Страница 12 из 42
Мечты колхозников не осуществились. В январе 1949 года колхоз объединили с соседней деревней, которая находилась в пяти километрах. За партизанщину райком не порекомендовал Николая председателем колхоза. Имя анархиста ему крепко привилось. Все нажитое деревней за трудные годы перетащили в соседнюю деревню на центральную усадьбу. Николаю предложили должность бригадира, он отказался, поступил учиться очно. Окончил институт и по распределению уехал на работу на Курильские острова. Там он переквалифицировался. Заочно окончил институт рыбного хозяйства и остался там жить и работать навсегда.
Витьку в 1948 году взяли в армию. Бронь как трактористу больше не дали. Отслужил три года в армии, в деревню больше не вернулся.
Алексанко продал все свои гнилушки, уехал к сыну в Москву. Через два года навестил деревню, говорил, что очень соскучился по родным местам.
– Лучше наших мест нет нигде. Нет такого раздолья. Никому не советую уезжать с родного, всю жизнь прожитого места.
Через неделю после приезда Алексанко умер. На своей родине, в своей деревне. Народ говорил:
– И умирать-то приехал домой.
Борис-Воробей вырос, женился и уехал в колхоз ближе к городу. Народ из деревни уезжал, убегал. В деревне не осталось ни одной живой души. Еще стояли сиротливо четыре дома, низко осевших, с полусгнившими крышами и заколоченными окнами. Лишь небольшая стая серых голубей напоминала, что когда-то здесь жили и трудились люди.
Каждый человек назовет своей родиной ту деревню, село, город, где он родился, провел свое детство. Детские годы самые памятные, самые лучшие из прожитой жизни, какими бы трудными они ни были. Вот поэтому тянет, как магнитом, человека в родные места, в места детства.
Через двадцать пять лет Васин Николай приехал в родную деревню. Ее уже не было, осталось одно название. Четыре полусгнивших дома с забитыми окнами напоминали ему о прошлом, о былых временах. Ему казалось, что кругом была невообразимая пустота, на сердце – тоска. Мысли стремились в прошлое.
Николай вышел на бугор. Раньше здесь был центр деревни. В летнее время в праздничные дни парни и девки устраивали хороводы. Здесь было место сбора, собраний и досуга мужиков. В воображении Николая, как кинолента, протекала жизнь деревни с времен, когда он начал мыслить и запоминать окружающее. Перед ним вставали образы давно умерших и погибших на фронтах войны людей. Ему казалось, что люди деревни проходят мимо него по пустынной безмолвной улице без домов и уходят в прошлое, прожитое, невозвратимое.
Николай шел медленно, все его тело от тоски давило, как клещами. Ему казалось, что несет на плечах тяжелый груз. Он шел по когда-то существовавшей улице, по деревенской дороге. Сейчас она была еле заметной. Вспоминал образы не только людей, но и домов, лошадей, коров и изгородей.
– Вот, кажется, здесь стоял последний дом, за ним – поскотина, – сам себе сказал Николай.
Все до неузнаваемости изменилось. Когда-то на огороженной площади поскотины паслись телята, дети бегали, собирали щавель. Сейчас она заросла молодым лесом. Не слышно было рева телят и голосов женщин. Только шептались между собой осины, шелестя чуть покрасневшими листьями.
Николай вышел в поле, родное, с детства знакомое. Каждый уклон, возвышенность – все ему было близко, дорого и знакомо. За плугом, бороной, с серпом и косой проходил он тысячи раз. Радовался хорошим урожаям и огорчался плохим.
Когда-то здесь стояли ветряные мельницы, их было четыре. Из-за дола, покрытого еловым лесом, выглядывал полевой бугор. Это вязовая, лучшая земля деревни. В низине раньше были полевые сенокосы деревни. Как быстро они заросли чистой остроконечной елью! С этих покосов деревня кормила всех лошадей и овец, а их было много. Такое сено считалось лучшим.
«Родная земля, кормилица, – думал Николай. – За что же, за какие грехи тебя забросили люди? Где же твои пахари, косцы и жнецы? Ни татарского, ни фашистского нашествия на тебя не было. Холерой, чумой и проказой твои сеятели не болели и не умирали. Где же они? Почему же они тебя забросили?»
Другой голос ему говорил: «Забросили, как и ты. Потому что тяжело было жить. Потому что в деревне были созданы невыносимые условия жизни. Убежала молодежь, многие старики со слезами на глазах уехали доживать свой век в городах».
Давно не паханные поля выглядели сиротливо на фоне окружавшего, как частоколом, леса. Николай обошел все поля. Из-под ног вылетали с шумом тетерева, но он не обращал на них внимания. Заряженное двуствольное ружье висело на плече. Он хотел переночевать в последний раз в родной деревне. На всех домах висели ржавые замки. Лезть для ночлега в закрытый дом было сверх человеческих сил. Он решил пойти на кордон в лесничество. Там когда-то тоже была небольшая деревня. Может быть, остались и живут какие-нибудь знакомые. Хотелось поговорить, спросить, кто куда уехал из деревни.
Кордона Николай не узнал. Он превратился в большой населенный пункт с добротными двухквартирными домами лесничества. Вырос целый лесозавод. Лесники вместо выполнения своих прямых обязанностей по охране леса занимались его заготовкой. «Из государственного защитника леса лесничий превратился в лесопромышленника. Берет для плана лесничества где ближе, где выгоднее, не считаясь с элементарными правилами лесного хозяйства, – так думал Николай. – В лесу должен быть один хозяин – это лесничество, созданное по одному принципу на всем земном шаре. Лесничий – царь и бог своего лесничества. На его совесть отданы до сотни тысяч гектаров леса со всей фауной и флорой. Наш лесничий превращается из друга леса в его врага. Все его стремление и внимание сосредоточено на заготовке и переработке леса».
Николай зашел к другу детства Петру. Тот узнал его не сразу, пришлось коротко объясниться. Радушные хозяева даже нашли ниточку дальней родни. Хозяйка возилась на кухне, готовила ужин и кипятила самовар. Николай с Петром сидели у стола, кидали друг на друга непродолжительные взгляды.
– Как все меняется, – сказал Петр. – Тебя я представлял молодым, а вижу седым, почти стариком.
– Жизнь идет, ни на минуту не останавливается. Молодежь растет, старые старятся, – ответил Николай. – Петр Павлович, скажи, пожалуйста, какому колхозу все эти земли принадлежат?
– Земли более пятидесяти деревень одного нашего колхоза «Путь к коммунизму». Правление колхоза находится в селе. Колхоз получил хорошее наследство от МТС. Короче говоря, и организовался на базе МТС, – ответил Петр.
– Почему же они забросили все наши и ваши земли? – снова спросил Николай.
– Да разве только наши и ваши земли заброшены? – говорил Петр. – Давно заброшенных, пустующих земель сейчас больше половины района. Далеко забегать не будем, к примеру, возьмем четыре ранее существовавших сельских совета: Мысовский, Козловажский, Ждановский и Смертинский. В них насчитывалось более ста деревень. Перечислять тебе не буду. Но не совру, если огульно скажу, что от деревень остались одни названия. Где дом, где два, а в большинстве уже нет ничего. Кое-где еще доживают свой век старики, кому приютиться негде. В основном в колхозе все население сосредоточено на центральной усадьбе. Село выросло, расширилось. Народу много, а на полях и фермах работать некому. Все пристроились. Кто в кооперации, кто в школе. Контора правления колхоза разбухла, сидят один на другом, от нечего делать анекдоты рассказывают. Да, собственно, сейчас председателю колхоза и думать стало не надо. Потребовался народ – звонит в райком партии. Столько-то надо и столько-то. С организаций, с завода и школ на городских автомашинах и привозят. Только руководи, все делают. Картошку перебирают весной в буртах. Кстати, кто их только придумал? В редкие зимы картошка не сгнивает. Порча и отходы очень большие. Прополку делают, сено и солому убирать помогают, картошку и корнеплоды убирают.
– К слову, – продолжал Петр, – сейчас придумали сенаж. Я не знаю, может, эта штука и хорошая. Делают большие затраты на строительство бетонных траншей. Полусырое сено возят, сваливают, трамбуют и, как правило, половину сгноят. Все это делается в хорошую погоду. На мой взгляд, высушили бы это сено, сложили на зиму. Скот не хуже сенажа ел бы. А вместо траншей-то сенажных делали бы овощехранилища. Картошка и все корнеплоды были бы в сохранности. По сенажу району и области дают план, попробуй не выполни, не сгнои траву. Голову снимут, говорит председатель.