Страница 8 из 20
Самым трудным является правильный путь. Почему с него сворачивать при первом препятствии? К тому же, если жизнь - это страдание, то очень интересовало, чем занимаются в этой жизни те, что здесь делают, кто счастлив? Грешат? Почему за минуты счастья мы должны благодарить Господа Бога? Ведь это, дьявольское поведение. Все, кто счастлив попадают в Ад, кто несчастен - в Рай? Может напрасно все это человеческое стремление к морали, роскоши и к красоте? Может, обитатели Рая уже собраны из смертей крестьян, рабов, из папуасов, бомжей? И, действительно, естественно - небезобразно?
Ответ на вопрос девушка нашла быстро, не прилагая особых умственных усилий. Этому одно единственное объяснение. Все память, наша память, вмещающая все на свете, показывает нам фрагменты, которые мы умудрились забыть, а именно, как мы жили в Раю, что нас ждет, если мы справимся со всеми испытаниями Бога, указывающие на наш тот самый трудный путь. Впрочем, для любого человека, его путь будет самым сложным, все испытания, которые сыплется, сыплется по размерам, дается лишь то, что можем пройти в одиночку то, что обязательно преодолеем и поспешим по лабиринту дальше. Дальше и дальше к самому выходу, где ждет конец всем испытаниям и присуждение места, и этих мест, как в зачетной книжке, только два - зачет, незачет.
*
Настроение подобно погоде. Его нельзя контролировать. Бывают дни беспричинно и безмерно счастливые, а бывают - жить на свете незачем. Не хочется никого видеть, ничем заниматься, и говорить способны, только грубо огрызаясь. И, главное, откуда эти дни берутся, как эта внутренняя погода регулируется? То ли во всем виновата нога, на которую сегодня надели первую тапочку, то ли вечерний смех, что в это время суток категорически запрещен или какое-нибудь внешнее воздействие - атмосферное давление, словно марионеткой управляет всем. Не известно, но три дня спустя Ярослав спокойно сидел на постели, подолгу разговаривал с Елизаветой и порой даже бегал по комнате, пока врачи и отец этого не видели. Впрочем, раз все шло хорошо, отца Ярослава должны были выписать. Дальнейшая его помощь врачам не понадобится. Она и до этого не нужна была, родителей впускали от того, что те беспокоились, как там их чадо, и беспокоились во вред. Одна мамаша так хотела вылечить дочери её больное сердце, что даже огромный риск потерять её навсегда не остановил. И сколько врачи не убеждали, что лучше дочке жить с больным сердцем, чем “не дай Бог...”, мать выбрала операцию, погубила своё дитятенько. Хотела как лучше, а получилось.
Но здесь все обошлось, и обошлось каким-то чудным образом: Елизавета, войдя в палату, была ослеплена и заражена улыбкой своего друга, который сидел на кровати прямо, хотя до этого, когда выходила, она находила его еще спящим, а вчера еще и довольно печальным. Может, как раз смерть вышеописанной девочки на него повлияла, ведь как эту новость скрыть от него не пытались, а рев обезумевшей матери, что сама отправила дочь на тот свет, подписав приговор о согласии, до него все же дошел.
Елизавета была удивлена:
- Доброе утро! - ответила она с улыбкой Ярославу, который её до этого поприветствовал.
- Ты танцевать собираешься? - спросил Ярослав, прибывая все в том же поднятом настроении духа, - Или ты будешь толстеть? Собираешься сесть в какое-нибудь кресло и давать распоряжения?
- Нет, на балу нужно танцевать! - ответила Елизавета фразой из своего любимого романа.
Она держала в руках банан.
- Будешь? - спросила она друга, показав на еще кучу фруктов, спрятанных у неё в тумбочке, приоткрыв её.
- Нет, спасибо. Может, позже.
- Поставить чай? Ты только встал.
- Нет, нет. Ничего не хочу.
- Хм. Ну, что ж. Тогда нам, действительно, пора заниматься. Только не будет ли твой папа против? И врачи.
- Брось! Ты что, папа завтра уедет. А врачи, что нам врачи?
Врачам было все равно. Чем бы дите ни тешилось, лишь бы не плакало. Этот детсадовское правило работало и здесь. Ведь с больными, беременными и подростками, пожилыми людьми нужно обходиться в точности так же, как и с малышней в детском саду. Если больной начал чем-то увлекаться, тем более полезным и не раздражающим других пациентов, то он пошел на поправку, он захотел жить, у него появилось желание чем-то увлечься, разве это может огорчать? Худо было бы слышать вместо смеха его стоны, если бы он думал лишь о том, как приостановить боль, а не о том, как пробраться в соседнюю палату и завести там знакомство. Впрочем, эти двое будто и не подозревали о существовании других?
- Так каким танцем ты хотела бы заниматься? - спросил её мальчик.
- А ты их много знаешь? - удивилась Елизавета.
- Много! Выбирай: танго, вальс, квикстеп, кадриль... Я люблю танцы!
Она немного призадумалась и ответила:
- Всегда мечтала научиться танцевать танго!
Ярослав рассмеялся:
- Знаешь, у меня есть тетрадка, куда я записываю все, что меня заинтересует. Там есть и об этом танце. Я могу дать тебе её почитать. А завтра, когда нам никто не будет мешать, мой отец уедет, начнем заниматься.
- Отлично, но почему ты смеешься?