Страница 36 из 219
«Счастье и радость лишь миражи
В мире, что полон грязи и лжи». (ШАРЫ, Селадон & Армида)
Анастасия Приходько – Мама
Ложь 12. Ира
Снег крупными хлопьями оседает на каменные надгробья, пряча фотографии и имена под слоем плотной массы, словно оберегая души умерших от чего-то плохого. Ветра нет, и кажется, что всё вокруг замирает. Время останавливается, и лишь я продолжаю пробираться по заснеженной тропинке между рядами изгородей, вглядываясь в могилы незнакомых людей.
Вокруг тихо и спокойно: мёртвые спят, и нарушать их сон запрещено. Голые деревья, холодный ослепительно-белый снег, старые спрятанные под ним «лежаки». Небо, укрытое тёмно-серыми тучами, словно океан написает надо мной, и кажется, что вот-вот оттуда вынырнет кит и так же внезапно исчезнет.
Нужное место ищу долго. Давно сюда не приходила, и у меня не сразу получается сориентироваться в бескрайнем просторе кладбища. Здесь сотни, если не тысячи людей, и мысль о том, что все они когда-то дышали, улыбались, любили, пробирает до дрожи. Когда-нибудь среди них окажусь и я.
Неожиданное желание прийти сюда посетило меня, как только я проснулась. Я открыла глаза и вдруг жутко захотела бросить всё, забить на проблемы и оказаться здесь, словно это как-то сможет помочь разобраться с беспорядочными мыслями, пронзающими мозги.
Сегодня теплее, чем вчера, и я даже не успеваю замёрзнуть, когда останавливаюсь возле неприметного надгробия, огороженного старой изгородью. Краска на ней облупилась, и цвет превратился из синего в грязно-серый. Маленький железный столик полностью покрыт снегом, фотографии почти не видно, имени тоже. Я узнаю это место лишь по кривой рябине, нависающей над могилой.
Долго вглядываюсь в тёмно-серый камень, словно он должен вот-вот ожить и поприветствовать меня. Тишина плотной массой окутывает пространство, слышно лишь редкое карканье ворон, облупивших берёзу как ёлочные игрушки.
Наконец, справившись со ступором, подхожу ближе, с трудом открываю калитку, расчищая ногой снег, захожу внутрь. Сугробы выше щиколотки, но высокие сапоги не позволяют рыхлому снегу пробраться внутрь. Присев на корточки напротив надгробия, аккуратно смахиваю белую массу с верхушки камня, затем расчищаю фото и имя.
Из овальной рамки на меня смотрит женщина с тёмными небрежными волосами, карими глазами и с полуулыбкой на губах. Это фото старое, было сделано за несколько лет до смерти. Здесь она ещё такая… живая.
- Привет, мама.
Голос вздрагивает, и я замолкаю.
«Елена Александровна Ольханская».
Мама. Мамочка…
Опускаю голову, отрывая взгляд от фото, и прикрываю глаза. Шумно вздыхаю.
- Мне так тебя не хватает.
Выжидаю долго, затем вновь поднимаю голову, смотря на фото, и в этот самый момент горло больно сдавливают невидимые тиски. Не могу дышать, лёгкие отказывают, отсутствие кислорода долгие несколько секунд медленно убивает.
Дико хочется обнять надгробие, чтобы хотя бы частично почувствовать близость родного человека, но от понимая того, что это просто чёртов камень с приклеенной фотографией, на глаза наворачиваются слёзы. Она там, внизу, под ногами. И от неё остались лишь кости.
- Я устала, - не выдерживаю: моргаю, и слёзы противно скатываются по щекам. – Не хочу больше быть сильной. Решать все эти сраные проблемы… Зачем ты умерла?..
Закрываю лицо ладонями, размазывая слёзы.
- Вернись… Пожалуйста… Мам… - фото расплывается, голос не слушается и дрожит. – Ненавижу! – ударяю рукой по камню. – Ненавижу!
Колени затекают, и я падаю на пятую точку прямо в снег. И плевать! На всё насрать. Я больше так не могу. Не хочу быть взрослой, не хочу решать проблемы, выбирать, следить за всем этим дерьмом, работать и думать, как бы не помереть с голоду. Хочу быть просто ребёнком, переживающим из-за платья на выпускной и экзаменов, думать, куда бы поступить и что делать дальше, а не это всё.
Если бы мама не умерла, всё было бы нормально. Я бы не подружилась с Элли, не познакомилась со Стасом и с Назаровым. Всё было бы… Лучше?
- Я скучаю, - тихо бормочу я, немного успокоившись. – Перед кем я распинаюсь… Всё равно ты не слышишь.
Обнимаю колени руками, вглядываясь в фотографию. Сижу так долго, пока задница не намокает и не замерзает. Приходится собраться с силами и подняться на ноги. Снова смахиваю прилипший на надгробие снег, нагибаюсь и дрожащими губами целую фото. С рябины, шумно хлопая крыльями, улетает ворон, и снег большими кусками падает недалеко от меня.
- Я справлюсь, - обещаю ей. – Ты ведь всегда говорила, чтобы я была сильной, - медлю. – Ещё увидимся.
Последний раз скользнув рукой по камню, я ухожу. Закрываю калитку, осматриваю могилу и иду прочь. Признаться, решение навестить маму не улучшило моей ситуации, зато я поплакала, и мне стало легче. Спокойнее. Тяжесть, заполняющая душу, исчезла, и теперь можно жить дальше. Вот только проблемы никуда не делись, и в любом случае их нужно как-то решать.
До дома добираюсь к вечеру, когда город погружается в темноту, а наши подворотни начинают освещать лишь редкие фонари и окна домов. Несмотря на темень, во дворе всё ещё бродят прохожие и жители ближайших корпусов, слышен шум машин, доносящийся с главной дороги, чей-то редкий смех и голоса.
Я прохожу через детскую площадку, пряча руки в карманах и вслушиваясь в хрустящий под ногами снег, ёжусь от холода. Промокшие джинсы давно дают о себе знать: надо поскорее добраться до дома и принять горячую ванную, а то заболею. Этого мне для полного счастья только и не хватает.