Страница 45 из 133
Пашка ушёл к себе. Перед этим тщательно обошёл квартиру, проверив, все ли окна закрыты крепко: бабуля предупредила, что ожидается сильный ветер и дождь.
В своей комнате Пашка сначала раскрыл окно: хотелось почувствовать ветер. Бабулины прогнозы сбывались: в лицо ударил холодный порыв с колючими каплями дождя. Пашка сморгнул, но не стал уходить назад, в тепло. Вспомнил ледяной холод в комнате Женьки. С неё станется снова распахнуть все окна. Как только ей мать не запретит.
Чем больше он о Женьке думал, тем сильнее становились тревога и беспокойство. Она явно была не в себе, взять хотя бы её странно блестящие глаза, механические движения, ответы невпопад. Может, реально подсела на наркоту? А он ушёл, сбежал, ни о чём толком не расспросив, не узнав.
Он бы, наверное, ещё долго размышлял, что делать, если бы в этот момент не заметил нечто странное. Моргнул, протёр глаза, пригляделся.
В чёрном ночном небе, лишь изредка попадая в свет фонарей, летело что-то. Сначала ему показалось, что это большая неопрятная птица, но двигался предмет явно не по-птичьи: плавно и целеустремлённо, как по натянутой нити — и направлялся он явно сюда, к дому. Ровненько летел: ни взмахов крыльями, ничего, только чёрные неряшливо лохматые перья трепетали на ветру. Потребовалось время, чтобы Пашка понял: то, что он принял за перья — были рваными лохмами ткани.
Он попятился. Замотал головой.
Нет-нет, это невозможно. Ему кажется, это обман зрения, ветром оборвало ветку и теперь несёт её, оптическая иллюзия.
Но иллюзия приближалась неотвратимо, как богиня возмездия, уже так что вскоре Столяров отчётливо разглядел знакомую фигуру в лохмотьях странного чёрного платья, плескавшиеся на ветру тёмно-русые волосы, блестящие синие глаза и улыбку на губах.
Он никому бы в этом не признался, гордость бы не позволила, но тут он изрядно струхнул. Ноги едва не подкосились, и он с трудом подавил желание перекреститься, как старая бабка. Всё-таки видеть, как по небу летит себе твоя одноклассница — рехнуться можно.
Женька зависла в воздухе перед балконом. Торжествующе посмотрела на Пашку сверху и начала опускаться. Перед его глазами медленно проплыли босые ноги с носками, вытянутыми как у балерины, потом Женька встала на балконный пол и выпрямилась во весь рост. Хитро блеснула глазами, сделала шаг вперёд и мягко толкнула Столярова в грудь.
Он попятился назад, в комнату, не сводя с нежданной гостьи глаз, а она, как привязанная, пошла следом. Ветер не отпускал её, трепал одежду, волосы, кидал в лицо, и она убирала пряди, не переставая незнакомо, хищно улыбаться. И неторопливо, крадучись, шагала к Пашке, пока ему под колени не ударил край дивана, и он не сел на него с размаху. Тогда она, будто того и хотела, тут же оседлала его, прижалась неожиданно горячим телом и застыла — глаза в глаза, лица в паре сантиметров друг от друга.
Пашку словно опалило. Жаркая волна прошла от паха вверх, заставила сердце сжаться, кровь — щедро прилить к лицу. И не только к лицу.
— Что ты...
Он хотел было стащить Женьку с себя, схватил за запястья и замер, будто лишился сил. Он сам не знал, что оказало на него такое воздействие, то ли прикосновение к прохладной коже её рук, то ли не отпускавший его взгляд, то ли поднявшееся исподтишка, подленькое желание, чтобы это не прекращалось. Чтобы она так и сидела, придавливая его приятной тяжестью, хитро улыбалась и не отводила глаз.
Что-то в таком роде ему не раз снилось. Женька, которая сама обнимает его, сама целует, льнёт к нему и ищет его взгляда. Её нежные руки, которые ерошат его волосы, гладят шею, шаловливо и целеустремлённо опускаются вниз.
А сейчас это происходило по-настоящему, только она не торопилась, чуть поёрзывала бёдрами, вызывая каждым движением бурное волнение внутри и желание повторить такое же движение навстречу, только без разделяющих их слоёв ткани. И как будто отлично знала, что именно он ощущает, только медлила, как хищник, знающий, что добыча никуда не уйдёт.
И он не выдержал. Проиграл борьбу с самим собой. Не отпуская её рук, проклиная собственную мягкотелость, то, что не может стащить Женьку с себя и прогнать, потянулся к её губам.
Поцелуй был ещё круче, чем те, что ему снились. Женькины губы доверчиво раскрылись навстречу, язычок скользнул по его языку, отпрянул, будто маня за собой. Пашка судорожно выдохнул прямо ей в рот. Отпустил руки, чтобы сделать ещё одну вещь, о которой давно мечтал: запустить пальцы в её волосы, наслаждаясь прохладной шелковистой тяжестью, обхватить ладонью затылок, не давая уйти.
Но Женька и не пыталась. Любовь, жар, желание, острое и невыносимое, заставляли его почти плавиться от каждого поцелуя, каждого, пусть даже самого пустячного прикосновения. Он прерывался, чтобы заглянуть ей в глаза, затуманенные, полуприкрытые от страсти, снова целовал, чтобы стереть с её губ ту слабую полуулыбку, которая всё равно через некоторое время возвращалась, и снова пропадала под очередным жадным, почти болезненным поцелуем.
Какое-то время он позволял себе забыться, поверить, что всё это по-настоящему. Что она пришла потому, что взаправду его любит, а не потому, что с ней творится что-то не то, что он не видел её невозможного полёта и не замечает, как она почти мурлычет в его руках, словно кошка, дорвавшаяся до кормушки. Он даже позволил ей снять с него рубашку, запустить прохладные ладони под футболку, ласкать и гладить разгорячённую кожу.
И только тогда, когда её руки потянулись ниже, перехватил Женьку за плечи и оторвал от себя.
Сказал, делая чёткие паузы между словами, глядя в наполненные блаженством синие глаза:
— Я — с тобой — спать — не буду!
Она то ли не поняла, то ли пропустила мимо ушей. Пьяно засмеялась, даже не пытаясь вырваться. Только приоткрыла губы, будто приглашая снова поцеловать.