Страница 40 из 133
Никто другой от Женьки тоже ничего не слышал. Даже Ерофеева, хоть накануне они и повздорили, сегодня подошла с вопросом, что с ней. Столяров пожал плечами, буркнул: болеет. Этой отговоркой он кормил всех, включая учителей.
В принципе, Женькина мать говорила по телефону что-то в этом роде, хотя голос её звучал несколько странно. Неуверенно. И она никак не могла объяснить, чем именно её дочь заболела, отвечала невпопад и наконец, извинившись, положила трубку.
Столяров боялся, что всё это из-за него. Боялся, что Женька сделала что-то с собой, что он был слишком резок, что Габин успел всё же чем-то её опоить. Ведь тогда она сама на себя была не похожа, не пьяная, но как заторможенная.
Хорошо хоть с Габиным всё обошлось, только связки потянул. Да их полудружба перешла в военный нейтралитет, который в любой момент мог обернуться вооружённой стычкой. Габин даже не стал жаловаться на Столярова родителям, иначе его наверняка бы уже вызвали на разборки к директрисе.
А вот Севостьянова он подстерёг и просветил, что фотографии такого рода, какие тот советовал снять, вместе со способом фотосъёмки отлично наказываются как раз по уголовному кодексу. Вряд ли, конечно, хоть что-нибудь повлияет на этого отморозка — каким был, таким и останется.
После уроков, на пути домой, Столяр снова вытащил телефон. Набрал номер. Женьке звонить бесполезно, так что на этот раз он наметил другую собеседницу.
Тонкий полудетский голосок откликнулся почти сразу.
Столяров поздоровался, пропустил мимо ушей радостные приветствия и перешёл сразу к делу:
— Ты что-нибудь от Женьки слышала?
— Нет... — тон у собеседницы сразу поменялся. — Что-то случилось? Я с ней в прошлое воскресенье виделась.
— Она в школу уже третий день не является. Если и завтра не придёт, хочу к ней после уроков зайти.
На том конце помычали. Столяров растерялся. Почему-то думал, она больше забеспокоится, вызовется идти вместе с ним. Но Маринка молчала, и он сказал тогда сам:
— Пойдём со мной.
Ответа не было так долго, что Столяров на миг отнял трубку от уха, проверить, не прервался ли сигнал. Но с сигналом всё было хорошо. Маринка наконец ответила:
— Может, ты сам?
— Э-э... я думал... мы вместе.
Он опасался, что Женька ему не откроет. Поэтому и позвал давнюю подругу — чтобы послужила щитом, чтобы Женька увидела её в глазок и успокоилась. Но это сложно объяснить Маринке, не упоминая всего, что произошло между ними.
И Столяров пошёл на лёгкий шантаж.
— Она же твоя подруга, — сказал он.
Ответом был долгий шумный вздох.
— Ладно. Поняла. Давай завтра. Во сколько встречаемся?
Они договорились о времени и месте встречи, и Пашка положил трубку. Задумался.
Странная реакция. Неужели Аникина ухитрилась и с Маринкой поссориться?
В пятницу Столяров пришёл немного раньше назначенного времени. Шатался вокруг Женькиного дома, пытался угадать окна квартиры: смутно помнилось, что из кухни виднелась часть автобусной остановки. Вчера, уже после того, как попрощался с Маринкой, он с опозданием осознал, что не помнит, где именно Женя живёт — лишь дом, приблизительное расположение квартиры, обстановку комнаты. Немудрено: последний раз был там в гостях хорошо если года два назад. Даже этаж вспоминался с трудом: то ли шестой, то ли седьмой.
Оставалось надеяться на Маринку.
Они дружили втроём девять лет. С Женькой и того больше — аж в детский сад ходили вместе. А в первом классе к ним прибавилась рыжая энергичная Маринка, моторчик и энергетик, главный инициатор всех шалостей и проказ. Чего только они ни вытворяли — родители поседели бы, если узнали. Играть в прятки на стройке, прыгать с двухметровой высоты, швыряться наполненными водой воздушными шариками из окон Женькиной квартиры — только малая часть перечня. С шариками, впрочем, пришлось завязать после того, как мужчина, у ног которого разорвался очередной снаряд, не просёк, откуда кидали, и не поднялся. Они, конечно, не открыли, но мужчина позвонил соседям — и тем же вечером всей троице досталось на орехи. Отец Столярова даже ремня сыну не пожалел.
Да, это было славное детство.
Вместе ходили на уроки, вместе играли, в реальности и по сети. Валялись на одной кровати, хихикали и щекотались. Сражались на палках, представляя, что это шпаги. Обсуждали самые важные секреты, внаглую заваливались в гости по утрам, без стеснения заглядывали в комнату, вытаскивать ещё сонного друга из постели. Гуляли допоздна вдвоём, если кто-то третий не мог присоединиться, прикрывали друг друга перед родителями, делились сокровенным.
Пока Маринка не переехала.
Тогда-то всё и закончилось.
Столяров невесело усмехнулся.
Тогда, в девятом, узнав о неизбежном расставании с одной из «мушкетёров», он ликовал. Вообразил, что Женька будет целиком принадлежать ему. Болван.
С исчезновением Марины всё обрушилось. Женя оставалась Женей — но что-то неуловимое пропало. Между ними словно выросла невидимая стена. Невидимая, но плотная, ощутимая и совершенно непреодолимая.
Столяров понятия не имел, как разрушают такие стены. Как-то в десятом, улучив минутку, он спросил почти напрямую: могла бы Женька с ним встречаться, что она сделала бы, если бы он вдруг сказал ей, что она ему нравится. У неё сделалось странное, почти испуганное лицо. Истолковать это можно было только в одном смысле.
И он быстренько соврал, что пошутил.