Страница 77 из 206
Никому неизвестно о чем был разговор и Маркус едва ли не силой хотел вывезти Лили из страны, подальше от жены, но не успел. Ее тело обнаружили в гостиничном номере, который был временным убежищем для мадемуазель Фьерруар. Она повесилась на бельевом шнуре, который привязала к крюку люстры. Маркус прекрасно знал, как жадно Лили любила жизнь и самое жуткое было то, что он не любил ее.
Да, эта рыжая бестия нравилась ему, но не более того. Пару раз «привязанности» Маркуса заканчивались передозировкой наркотиков, были и неисправные тормоза, кстати, самый излюбленный способ Шарлин, расправляться с проблемами, которые дышали, ходили, смеялись и могли любить, в отличии от нее самой.
Благоверная была любимым посредником внезапной смерти, она наслаждалась своей властью и безнаказанностью, наслаждалась хрустом ломающихся жизней, в основном, невинных... И Маркус не мог позволить, чтобы эти смертоносные щупальца дотянулись до Анны.
Сама мысль об этом заставила его прийти в себя и оттолкнуть от себя женщину, которая и не подозревала о возможных последствиях, в случае романа с Дэнвудом. Анна, почувствовала резкую перемену в поведении Маркуса и ожидала опять встретить переменчивый холодный взгляд, но заглянув ему в глаза увидела только страшное сожаление и боль, которую просто не смогла объяснить себе. Ей, бы пару вопросов ему задать, но слова не слетали с языка.
Стоило только немного призвать на помощь разум, ответы, еще на не заданные вопросы сами всплывали в сознании. И точно такие же сожаление и боль, горьким отражением заблестели в глазах Анны.
- У нас ничего не получится..., - здесь даже и мельком не витала вопросительная интонация. Анна тихо произнесла истину, которая была абсолютной и неумолимой. Холодной и острой занозой она воткнулась в мягкую сердечную оболочку и что-бы, выполнить свое «лечебное» предназначение, втискивалась глубже и глубже в сокращающуюся мышцу, желая добраться до самой середины.
Какое-то время они молчали, каждый о своем, будто закладывали в свою «программу» новые условия существования. Не минутное это дело, даже при наличии нечеловеческой совместимости. Столь резкие перемены в жизни, сколь приятны они не были бы, предполагают достижения состояния катарсиса рано или поздно. Это основная составляющая судьбы для всех кто пренебрегает правилами и меняет не только свою жизнь, но и жизнь людей, которые до этого предопределяли цель твоего существования.
Неизвестность с безразличием ломала хрупкий скелет бытия двух людей, чтобы из двух слепить один. Маркус прикоснулся к щеке Анны и провел пальцем по мягкой коже, желая столь малой лаской утешить ее.
- Нет, - тихий, едва различимый ответ... нет подтверждение, слетело с губ Маркуса. - Шарлин, она поймет, что происходит. Она начнет искать…, - ломкий, низкий голос едва сдерживался от подавляемого отвращения и ярости. - Все так серьезно? Анна, мне известны все «огрехи» «Лесо де Прош», речи о разводе вообще не может быть. Бракоразводный процесс автоматически занесет меня в список людей, представляющих для фирмы угрозу. Ведь никому в голову не придет, что мне не захочется нагреть руки на капитале моей женушке с помощью шантажа. А что касается тебя... В его глазах промелькнул страх и он осекся.
«Она сотрет тебя с лица земли самым изощренным способом, а всю твою семье благо если не вырежут со всей фермой за одно...»
Он хотел произнести это в слух, но кто поверит столь откровенным запугиваниям? Любил ли он Анну? На что это похоже? Страсть, неумолимое желание ею обладать? Защитить? Спрятать ото всех... Наблюдать как она улыбается, с любопытством смотреть на людей, долго выбирает блюдо в рестораном меню, застывает в неподвижности, погружаясь в ведомые только ей одной мысли и планы. А она любительница планировать, предупреждать события... Непоследовательная, умная торопыга — Анна Версдейл.
«Люблю ли я тебя?»
- Разве ты согласишься с положением любовницы? - Маркус понял, что надо разогнать весь этот ужас, которого он напустил. Она отвела взгляд и нахмурилась. В комнате опять повисла тишина.
Анна Версдейл думала не спеша и основательно. Даже можно было услышать, как положение вещей с тихим стуком раскладывается у нее по полочкам в голове.
- Любовницы, это те кто вклинивается в семью... Маркус ухмыльнулся.
- А у вас с женой разве семья в нормальном понимании? Ей понадобилось всего два умозаключения, чтобы развеять, заданным им вопрос, продиктованный стереотипами и моралью.
- Нет. Анна кивнула и с тоской посмотрела на его губы.
- Через несколько дней ты отвезешь меня в Эксетер, а сам уедешь в Париж. Навсегда. Я не буду искать встречи с тобой и сотру твой номер телефона... Мы проживем свои жизни совершенно по разному, будет совершать ошибки, страдать, добиваться намеченных целей. У меня может быть будет своя семья и дети. Что скорее всего... Потом мы состаримся, если ничего не случится трагичного раньше... скорее всего состаримся. Я точно! В Эксетере все стареют равномерно и закономерно. А потом мы умрем. - Разве не чудесно?! - столь детский и простой взгляд на жизнь, длинною в несколько предложений был наиболее вероятным ходом развития событий. Анна снова посмотрела на Маркуса, в ее глазах тлела такая тоска по недосягаемому для нее чувству, которое познать не мог и сам Маркус, что простота мгновенно улетучилась, оставив ватное послевкусие обыденности и безысходности. - Да, наверное, - это был правильные ответ, взрослого человека. Анна отняла его руку от своего лица и откинулась на подушку.
- Но все равно, спасибо тебе Маркус. Я никогда не пожалею, о знакомстве с тобой.
Искреннее признание прозвучало, почти как прощание. Она повернула к нему голову и пожелал спокойной ночи. Умиротворенное лицо скрылось в полумраке, после того как светильник на тумбочке погас.
Дэнвуд молча встал с кровати, вышел из спальни и закрыл дверь. Умиротворение и благоразумие Анны пытались продержаться по дольше, но грохочущее сердце больно билось о невидимую субстанцию, в которую половина мира не верило. Все правильно было сказано, правильные и нужные слова слетели с губ, которые буквально горели от поцелуя. Предательская память слишком ярко все запечатлела. А сердце продолжало грохотать и биться о корчившуюся от боли душу. Именно до этой невидимки смог дотянуться Маркус, именно эту недотрогу до сих пор никто не волновал и не беспокоил. Разбудили, раздергали и бросили на зарождение самое жестокое и безжалостное зерно в глубину — надежду.