Страница 8 из 75
А няня почему-то пригорюнилась.
– Я знаю, почему Санечка за него пошла! – вдруг встряла в разговор работница.
Крупная девка, недавно ее в дом взяли, справная, нахвалиться ею не могли, такая до всего ловкая. Однако простая, даже Санечка грамоте ее не смогла обучить.
– Он архангелов видел! Тем и взял! Санечка как услыхала, сразу согласие дала. Ангелы же!
– Ой, это они все говорят. Мой Иван Кузьмич мне беспрестанно повторяет: «Ангел мой», – заметила горничная.
– Нет! – вспыхнула девка. – Он взаправдашних видел! Архангелов Гавриила и Михаила.
– С чего ты взяла, что видел? – усомнилась горничная.
– Да я в огороде возилась, а он Санечку в сад вызвал. Стоят у лавочки, не садятся. Я за деревом схоронилась, за яблоней, мало ли чего, помешаю…
«Подслушивала», – покачала головой няня.
– …Она у него спрашивает: «И как вы решились?» Он ей в ответ: «Как ангелов увидел – сразу понял!»
– Свят, свят, свят! – откликнулась из угла слепенькая Настена, добавляя няне смутных страхов.
– …А Санечка давай плакать. И говорить ему: «Миленький...» А он яблочко поднял, ну зеленое, падалицу, Санечке показал… и…
Она замолчала.
– И?! – хором спросили няня, повариха и горничная.
Девке нечего было добавить особенного, поэтому она с сожалением закончила:
– Санечка слезы вытерла, рассмеялась, и они пошли в дом, к матушке Ирине.
Няня спешно проглотила последний кусок, сослалась на усталость с дороги и удалилась к себе в комнатку. Села на кровать. На ту самую, подаренную матушкой Ириной, на которой когда-то, не так уж и давно, прыгала маленькая Санечка, а няня ей позволяла. И шишечки от кровати откручивать позволяла. Одна закатилась, долго найти не могли. И люстерку трогать позволяла, звенеть висюльками. Матушка Ирина хотела перевесить ее куда-нибудь из гостиной, когда школу для сироток в доме устроила, купила светильник посолиднее, увидела, что няне люстра нравится, и отдала. Няне люстерка без надобности, не будет же она свечи зажигать в ней, ей подсвечника хватает Евангелие на ночь почитать. Но взяла и любовалась. «Как ты смешно называешь! Правильно “лю-стра”», – учила ее маленькая Санечка. И трогала пальчиком висюльки. Казалось бы, бесполезная вещь, а столько им хороших минут подарила.
Няня сидела грустная. Известие, что новоиспеченному жениху являлись архангелы, ее не порадовало, а наоборот, сильно испугало. И вытеснило все остальные тревоги и даже зародившиеся обиды. Няня твердо знала – видение надо перекрестить, и оно пропадет. И себя перекрестить, от греха подальше. Вдруг всплыли у няни в памяти слова покойного хозяина, отца Федора. Незадолго до своей смерти отвечал он кому-то: «Чай, не святые, ангелов лицезреть. Святые люди с ангелами наверняка беседуют, но они про то помалкивают, дабы других в прелесть не ввести». И ведь точно, помалкивают и барышням не хвастают! Кричат про всякое – юродивые или те, кого Бог умом обидел. Юродивого в женихи не надо! Сама, дура старая, виновата, пересказывала Санечке жития святых. Та с упоением слушала. Под этой люстеркой. Даже висюльками переставала играться. Обольстилась по наивности жениховыми завлекательными речами Дитя сущее, несмотря на то что матушке в школе помогает. Семнадцати годочков же не исполнилось. А он-то хорош, жених новоиспеченный, знал, чем Санечку привлечь. Вот змей, выдумал чудо, с целью Санечку обольстить! Или, хуже того! Не выдумал!
Няня, как всегда, когда не знала, что и думать, забормотала «Богородицу». Что-то ей стало зябко. День теплый, летний, а ей вдруг согреться захотелось. Встала, не прекращая молитвы, и вынула из саквояжа шаль. Надо бы распаковать вещи да вернуть его матушке Ирине. Вместо того чтобы начать разбирать пожитки, няня завернулась в шаль и замерла, теребя кончик в такт словам «Богородице Дево, радуйся...»
Шаль – память об отце Федоре, давнишний его подарок. Такой давнишний, что няня и запамятовала, за которым поповским сыночком она ходила тогда. Вроде трое уже народилось. Няня застудилась и кашляла. Отец Федор привез ей шаль. Повариха – не теперешняя, а предыдущая еще – позавидовала, поехидничала, что он матушке Ирине хотел подарить, но уж больно жалисто няня выглядела, ей и отдал. Может, и правда. У матушки Ирины, пожалуй, такой красивой и богатой шали не было. Няня с нею не расставалась. Заносила даже маленечко. Матушка Ирина после смерти отца Федора все порывалась новую шаль няне купить, но как услышала про память – смахнула слезы и больше попыток не делала. Сама она бережно хранила все Федюшины, как матушка покойного супруга называла, подарки. И вещи его долго держала. Няня с трудом уговорила раздать нищим, чтобы поминали. Матушка цеплялась за каждую рубаху и обливала ее слезами. Няня надеялась, что уберут с глаз лишние напоминания, горе и отпустит. Нет, матушке не полегчало. Говорила няне: «Знаю, нельзя сильно убиваться, грех. А ничего не могу с собой поделать. Я с Федюшей даже не попрощалась». Это стало ее главной печалью. Уж как матушка себя корила, что на крыльцо не вышла отцу Федору помахать! Она его последний раз на Пасхальной службе видела. Дальше, на Светлой седмице, у отца Федора дел было невпроворот. Дома и не показывался. Пока отслужит, пока всех объедет. Сердце в дороге схватило. Возница оглянулся, а отец Федор уже посинел. Домой привезли бездыханное тело. Матушка Ирина как рассудком тронулась. Рыдала и повторяла: «Я попрощаться не успела». Санечку перепугала, няня боялась, как бы заикой дитя не сделалось. Отпевал отца старший сын – отец Иов. Вот уж кто Клавке бы понравился. Крупный. С брюшком. А уж голосище-то какой! Чистый бархат. Из-за голоса переживал отец Иов, что навечно в иеродиаконах останется. Жаловался, что архиерей его литургической роскошью называет и рукополагать не спешит. Однако вышло, что батюшку сам отпевал, возвели его все-таки в сан, прибыл на похороны уже иеромонахом. Только утешитель из него плохой вышел. Матушка Ирина горевала. Отец Иов наезжал в гости, басил растерянно, чтобы зазря не плакала, кто в Светлую седмицу отошел, тому в раю место уготовано, батюшка уже почивает со святыми и с ангелами беседует. А матушка лишь слезами заливалась. Няня потихоньку насоветовала ей по монастырям поездить, авось там подскажут, как принять утрату. Отец Иов облегченно вздохнул и благословил. Матушка уехала. Санечка дни и ночи проводила с няней. Спросила раз: «Папенька на небе? Улетел к ангелам?» Няня перекрестилась. «А мама где? С ним? Тоже на небе?» – допытывалась Санечка. «Ну что ты, деточка, мама поехала молиться за папеньку!» – «А нас почему не взяла? Она на меня сердится?» – подняла испуганные глазенки на няню Санечка. «Нет, что ты, милая! – погладила ее по головке няня. – Она вернется. Скоро». Матушка скоро не приехала. Санечка скучала. Все что знала, няня Санечке пересказала и, чтобы как-то развлечь деточку, начала потихоньку ее учить читать. Санечке понравилось, на лету схватывала. А было ей всего четыре годочка.