Страница 22 из 127
Глава 6. Маски
Так ты ушла? Ни сном ни духом
Я не виновен пред тобой.
Ещё ловлю привычным слухом
Твои слова и голос твой.
Как путник с беспокойством смутным
Глядит в бездонный небосвод,
Где жаворонок ранним утром
Над ним – невидимый – поёт;
Как взгляд мой, полный нетерпенья,
Следит – сквозь чащи – даль и высь,
Так все мои стихотворенья
«Вернись! – безумствуют. – Вернись!»
Отрывок из стихотворения Гёте «Ушедшей».
Перевод: О. Чухонцева.
Таймер будильника оживил музыкальный центр. Из его динамиков моментально вырвался рык бас-гитары, плотно пульсирующий ритм секций и шум барабанов, по которым били резко, с напором. Вокал исполнителя, точно боевой клич, старался изо всех сил пустить по жилам слушателей энергию; безоговорочно требовал действовать, не отступать, шаг за шагом идти вперёд, не обращая внимания на кровоточащие раны тела и души.
Экспрессия роковой композиции заставила сон Беслана неохотно, но быстро отступить от его сознания. Тот, зевая, потянулся. Мотнул головой и лениво сел на кровати. Щурясь, посмотрел на дисплей музыкального центра, который показывал ровно восемь часов утра.
– Чёртова электроника, не могла, что ли, сломаться?.. – вновь зевнув, потёр лицо ладонями и, откинув одеяло в сторону, встал. Сделав музыку погромче, взял со стула аккуратно сложенные джинсы и футболку. Одевшись, распахнул шторы. Июльское солнце, на миг его ослепив, спряталось за облаками. Они быстро плыли и уплотнялись, подгоняемые ветром, который в скором времени сулил привести за собой дождь. Приоткрыв окно, Беслан почувствовал резкий запах цветов. После достал из шкафа, обклеенного плакатами полуобнажённых девушек в эротичных позах, туристический рюкзак. Сев за стол, ещё раз пересмотрел рыболовные принадлежности, которые накануне в него положил. Убедившись, что ничего не забыл, закинул рюкзак за плечо. Засунул мобильный телефон в задний карман джинсов и, выключив музыкальный центр, покинул свою комнату. Проходя мимо кухни, бросил рюкзак к столу. Мысленно отметил, что Ангелина, его сестра, уже ушла, раз в помещении не пахнет кофе и не жарится омлет. Испытал досаду, что она убежала на занятия, не попрощавшись с ним. Бурча под нос: «Эти мне танцы-обжиманцы», – открыл дверь в ванную, вошёл и остолбенел.
Дёрнувшись, Ангелина с зубной щёткой во рту, одетая в одно лишь алое кружевное нижнее белье, обернулась к нему и тоже замерла.
Сердце Беслана резко сорвалось с места, погнав по венам вспыхнувшую желанием кровь. Он, не в силах отвести взгляд, с жадностью принялся разглядывать изгибы стройного тела сестры, которое показалось ему самым прекрасным зрелищем в мире. В голове стали очередями взрываться безумные чаянья. Горячее и тугое созрело внизу живота, требуя атаковать, прорывать преграды, пробивать их и пробивать, словно таран стену крепости.
– Стучать разучился? – Ангелина густо покраснела. Её голос дрогнул. Взгляд серых глаз наполнился смятением. – Ты почему, вообще, не спишь? Куда собрался? – учащённо задышала. Попыталась сделать вид, что ничего особенного не произошло, но это не увенчалось успехом. Мимика выдавала, что она находится в растерянности.
Но Беслан, словно не слыша вопросов и не замечая ничего вокруг, продолжал раздевать её пылающими лихорадочным блеском глазами.
– Беслан! – с нервной ноткой обратилась Ангелина к нему, смущаясь ещё больше.
– А, да. Прости, – заморгав, потерянно сказал он, ощущая, будто ему зарядили пощёчину. Попятился, но продолжил взглядом ловить сладкие для себя линии губ, шеи, плеч и бёдер Ангелины. – Я думал, ты... мне тут… потом, – закрыв дверь, алчно задышал. Быстро прошёл на кухню. Взял из холодильника бутылку газировки и сделал несколько глотков. Приложил холодный пластик ко лбу. – Чёрт, – сквозь зубы. – Нужно быстрей по серьёзному завести себе женщину. Хватит цветы, поцелуи и поглаживания с Полиной разводить.
Сейчас Беслан чувствовал стыд, но и желание подчинить своей воле каждый вдох и выдох Ангелины никуда не уходило. Это было ему не ново. С самого детства он ощущал сильное желание заботиться о сестре. Рядом с ней ему всегда было спокойно. Врозь делалось неуютно, что-то постоянно раздражало. До полового созревания тяга к сестре не причиняла ни мук совести, ни боли где-то глубоко в груди. Он оберегал Ангелину, делился с ней вкусностями или вовсе все свои отдавал, играл с ней в куклы, бывало, и спорил, чуть ли не дрался, но всегда мирился первым, уступал ей, после чего моментально получал поцелуй в щёку и чувствовал себя самым счастливым. Но детство стало заканчиваться, и он обнаружил, что его сильно злит, когда она общается с другими мальчиками; что ему интересно наблюдать, как ветром приподнимается её юбка, и хочется увидеть больше до такой степени, что руки жжёт. Во рту пересыхает, когда смотрит на бугорки с каждым годом растущей груди. Он понимал, это неправильно, она сестра, но иногда его словно обуревало безумие, и контроль трещал по швам. Тогда он украдкой подглядывал за ней, занимающейся домашними делами, или болтающей с подружками, или купающейся в речке. Мысленно трогал её там, где было нельзя, предавался неприличным фантазиям. Бывало, удовлетворял себя, думая о ней. Но эта болезненная тяга ослабла и отступила, когда он попробовал ближе общаться с другими девочками. У него получилось переключить стыдные желания с сестры на тех, которых можно трогать и целовать. Правда, встречаться у него получалось лишь всегда с одной, хотя внимание к нему проявляли несколько девушек. Выбор зачастую падал на ту, что вызывала не только симпатию, а манила к себе желанием заботиться о ней, как об Ангелине. Он искал любви разрешённой, способной увести его от безумия запретной. С Полиной посчитал, что встретил такую.
– М-да, чёрт, – ещё несколько глотков студёной воды. – Надеюсь, она даст, иначе придётся сбегать из дома, – он усмехнулся. – Чёртовы гормоны! Пожалуй, пойду в армию, сбегу с пользой.
Открыв холодильник, Беслан положил на полку бутылку и достал кастрюльку с остатками борща. Подогревать его было лень, поэтому он, поставив ту на стол и взяв хлеб с ложкой, принялся есть суп холодным.
– Ох… – войдя на кухню, всплеснула руками Ангелина. Она уже была одета в шорты и широкую майку. На кончиках мокрых чёрных волос висели бусинки воды, а на щеках играл румянец. – Ты смерти моей хочешь? Отдай! – забрала у него ложку.
– Да чего? – обиженно проворчал он с полным ртом.
– Меня мама убьёт, вернувшись из санатория, если прознает, что ты питался прокисшим борщом! – она отняла у него и кастрюлю, в которую он лез вымочить кусок хлеба.
– Да? Он пропал? – удивился Беслан, откусывая хлеб. – А я думаю, чего такой кислый стал… хм.
– Вот именно – пропал, – вздох. Ангелина закатила глаза. – Я же тебе вечером говорила, отдай собаке! Чем ты меня слушаешь?..
– А-а-а… – глубокомысленно протянул он, встав из-за стола и кладя недоеденный ломоть хлеба в рюкзак. – По-моему, нормальный борщ. Маме я скажу, что ты кормила меня каждый день новым блюдом, вкуснющим до невозможности! – он чмокнул Ангелину в щёку и подмигнул.
– Ты куда? – она нахмурилась, придержала его за лямку рюкзака.
– С пацанами на рыбалку, – задорная улыбка.
– Какая ещё рыбалка? Ты с ночной смены вернулся, не спал, не отдыхал, и вечером вновь работать! – строгий обеспокоенный взгляд. – Или на склад не пойдёшь?
– Два часа я уже поспал, – Беслан махнул рукой. – Вернусь с реки – ещё вздремнуть успею часа четыре. Потом уже на склад. Не волнуйся ты, мамочка, я уже взрослый! – он, смотря на неё сверху вниз, потому как она была чуть ниже его, щёлкнул её по кончику носа.
– Ты семнадцатилетний ребёнок! А я семнадцатилетний взрослый! Меня и папа, и мама за старшую оставили! Так что иди в кровать, – требовательный взгляд.