Страница 79 из 102
– Но…
Меч Балагура опустился ему на голову. Глубоко вошел и застрял, и Балагур, когда противник начал падать, выпустил его. Неудобное оружие… он всегда предпочитал ближний бой. И, сорвав с пояса нож и тесак, ощутив в руках привычные рукояти, испытал невыразимое облегчение. Теперь все было просто. Убить как можно больше врагов, пока они в растерянности. Уравнять шансы. Ибо одиннадцать против двадцати шести – не хорошо.
Он ударил ножом в живот другого, рыжеволосого офицера, не успел тот обнажить меч, толкнул его на третьего, чей выпад в результате не достиг цели, и, метнувшись вперед, рубанул последнего тесаком по плечу, распоров мундир и плоть. Увернулся от нацеленного в него копья и вонзил солдату, его державшему, нож в подмышку, царапнув лезвием край кирасы.
Тут с визгливым скрежетом рухнула опускная решетка. Во входной арке стояли два солдата, и одному она пришлась как раз за спиной, заперев его в галереях вместе с остальными. Второй попытался уклониться, но не успел. Острые концы прутьев вошли в живот, проломив доспехи, и придавили его к полу. Неистово дергая ногами, он начал кричать, но вряд ли его кто-то услышал бы. К этому времени уже кричали все.
Сражение закипело в саду, выплеснулось в четыре окружавших его галереи. Коска свалил гвардейца ударом меча сзади по ногам. Разрубил другого почти напополам Трясучка и, окруженный еще тремя, пятился теперь по коридору, полному статуй, бешено размахивая топором, издавая при этом странные звуки – то ли рев, то ли смех.
Рыжий офицер, раненный Балагуром, заковылял из сада со стонами, оставляя за собой цепочку кровавых пятен, в первый коридор. Балагур догнал его, поднырнул под неловкий взмах меча, выпрямился и снес ему тесаком затылок. Придавленный решеткой солдат бессмысленно тряс прутья, лепеча что-то невнятное. Второй, только теперь сообразивший, что произошло, ткнул алебардой в сторону Балагура. Оторвавшись от созерцания одной из семидесяти восьми картин этого коридора, растерянный офицер с родимым пятном на щеке потянул меч из ножен.
Двое. Один и один. Балагур едва не ухмыльнулся. Все просто и понятно.
Монца, вскинув меч, снова бросилась на Ганмарка, но кто-то из его людей толкнул ее щитом. Она поскользнулась, упала, перекатилась на бок, торопливо вскочила на ноги.
Кругом шло сражение.
На глазах у нее Сальер с ревом выхватил из-за спины тонкую шпагу и выпадом в лицо сразил какого-то изумленного офицера. Затем ткнул ею в Ганмарка – с живостью, неожиданной для человека его комплекции, но, увы, все же недостаточной. Генерал спокойно шагнул в сторону, уклоняясь от клинка, и вонзил в толстое брюхо великого герцога Виссерина собственный меч. Монца увидела окровавленное острие, выскользнувшее сзади, из белого мундира. Как выскользнуло оно в свое время из белой рубашки Бенны.
– О-ох, – сказал Сальер.
Ганмарк пинком ноги отбросил его к мраморному пьедесталу «Воителя», где герцог и упал. Схватился пухлыми руками за живот и уставился на кровь, расплывшуюся на мягкой белой ткани.
– Убейте их всех! – прорычал Ганмарк. – Но поосторожней с картинами!
К Монце ринулись двое. Чуть не столкнулись, поскольку она отпрыгнула в сторону. Легко увернулась от рубящего удара сверху, который нанес один, и сама вонзила меч ему в пах, под низ кирасы. С диким визгом он рухнул на колени, но не успела она выпрямиться, как ее уже атаковал второй. Монца едва успела отбить удар, нанесенный с такой силой, что Кальвец чуть не вылетел из руки. Следом солдат ударил ее щитом так, что нижний край нагрудной пластины вдавился в солнечное сплетение, выбив из нее дух и лишив возможности защищаться. Меч взлетел снова… и тут нападавший вскрикнул, начал заваливаться на бок. Упал на одно колено, потом растянулся ничком. В шее торчала арбалетная стрела. Монца вскинула голову и увидела в окне второго этажа Дэй с арбалетом в руках.
Ганмарк ткнул в нее рукой.
– Убейте девчонку!
Дэй скрылась за окном, и все уцелевшие талинские солдаты ринулись, повинуясь приказу, ее искать.
Сальер все смотрел на кровь, сочившуюся из-под его пухлых рук, слегка затуманенным взором.
– Кто бы мог подумать… что я умру, сражаясь? – И голова его, запрокинувшись, уперлась в пьедестал «Воителя».
– Нет конца сюрпризам, которые преподносит мир? – Ганмарк расстегнул верхнюю пуговицу куртки, вытянул из внутреннего кармана платок, промокнул им кровоточащий порез на щеке, потом аккуратно стер кровь Сальера со своего клинка. – И это правда. Вот и вы, оказывается, еще живы.
Монца, успевшая перевести дух, подняла меч брата.
– Да, это правда, содомит вонючий.
– Меня всегда восхищала изысканность вашего лексикона. – Ганмарк двинулся к ней, аккуратно перешагнув по дороге через солдата, которого она ранила в пах, пытавшегося подползти ко входу в галереи. Спрятал окровавленный платок обратно в карман, застегнул пуговицу. Из галерей, где продолжалось сражение, доносились крики, грохот и лязг, но в саду, кроме них с Монцей, сейчас не было никого. Если не считать валявшихся тут и там трупов. – Один на один, стало быть? Давненько я не обнажал клинка для дела, но постараюсь вас не разочаровать.
– Об этом не беспокойтесь. Меня вполне удовлетворит ваша смерть.
Он слабо улыбнулся, перевел слезящиеся глаза на ее меч.
– Сражаетесь левой рукой?
– Хочу дать вам хоть какой-то шанс.
– Самое малое, чем я могу ответить, – это такой же любезностью. – Он ловко перебросил меч из руки в руку, занял оборонительную позицию и вытянул перед собой клинок. – Ну…
Монца была не из тех, кто дожидается приглашения. Она мгновенно сделала выпад, но он, будучи наготове, ушел в сторону и ответил двумя резкими ударами, сверху и снизу. Клинки залязгали, сходясь, проскальзывая друг по другу, отталкиваясь, засверкали в пробивавшихся сквозь древесные кроны солнечных лучах. Безупречно вычищенные кавалерийские сапоги Ганмарка скользили по камням легко, будто в танце. Он атаковал со скоростью молнии, она парировала раз, другой, потом едва не пропустила удар, спаслась, кое-как увернувшись. И вынуждена была быстро отступить на несколько шагов, чтобы перевести дух и вновь собраться с силами.
«Бегство от врага – постыдное дело, – писал Фаранс, – но зачастую лучше, чем альтернатива».
Ганмарк приближался к ней, описывая маленькие круги сверкающим кончиком меча, и Монца не отрывала от него глаз.
– Вы слишком раскрываетесь, боюсь. Страсти в вас много, но страсть без дисциплины – все равно что гнев ребенка.
– Может, заткнетесь, и сразимся?
– О, я в состоянии говорить и рубить вас на части одновременно.
И он пошел в атаку всерьез, тесня ее в другой конец сада. Монца лишь отчаянно отражала удары, пытаясь, конечно, при случае его достать, но слишком редко и без малейшего толку.
Один из лучших фехтовальщиков в мире, говорили о Ганмарке. И поверить в это было нетрудно, тем более что сейчас он действовал левой рукой. И получалось это у него куда лучше, чем у Монцы правой на пике ее мастерства – раздробленного сапогом Гоббы, разбросанного по склону горы под Фонтезармо. Ганмарк был быстрее, сильнее, резче. А это означало, что ее единственная надежда – быть умнее, изобретательней, бесчестней. Злее.
Она пронзительно вскрикнула, атакуя, сделала обманное движение влево, нанесла удар справа. Ганмарк отпрыгнул, и Монца метнула ему в лицо сорванный с себя шлем. Он заметил это как раз вовремя, чтобы пригнуться, и только крякнул, когда шлем стукнул его по макушке. Монца вновь атаковала, но он уклонился, и клинок ее лишь резанул золотой галун у него на плече. Она снова нанесла удар, он парировал, успев вернуться в боевую стойку.
– Нечестно.
– Да пошел ты.
– Пойду, пойду… когда убью вас.
Он нанес рубящий удар, и Монца, вместо того чтобы отпрыгнуть, ринулась вперед. Мечи сцепились, скрежетнув рукоятями. Она подставила ему подножку, но он ловко перескочил через ее ногу, ни на миг не утратив равновесия. Лягнула его в колено, и нога у Ганмарка подогнулась. Ударила мечом со всей мочи, но он все же увернулся, и удар пришелся на ствол дерева. Аккуратно подстриженная зеленая крона затрепетала.