Страница 68 из 114
Галеты давно кончились — Тим стал жевать на коротких стоянках все, что могло сойти за еду. Лишь бы жевать, и неважно что, иначе желудок дал бы ему разгона, а таблеток оставалось уже не так и много. Тим похудел, подурнел, сказали бы о нем подружки — грязь под ногтями, не мытый уже дней десять, уже не сексуальная трехдневная щетина, а борода покрывала его нежные некогда щеки и подбородок. Поначалу ему самому казалось, что потом и носками разит на версту, но потом привык, убаюкал себя мыслью, что так и должно быть — настоящий мужик должен быть могуч, вонюч и волосат. Все сходилось. И даже несмотря на то, что Тим заметно похудел — штаны болтались, как на манекене, в членах появилась удивительная гибкость и необыкновенная сила, по крайней мере, ему самому так казалось. А жир по бокам? Это дело наживное…
По утрам стало подмораживать, и уже не всегда сразу после восхода удавалось тронуться в путь. Сначала приходилось пробивать себе проход на быстрину по тонкому льду.
Тим по-прежнему ночевал под лодкой, но уже не потому, что опасался встречи со зверями. Нет… Страх неожиданно прошел, теперь ему казалось, что он и медведя способен завалить голыми руками, если встанет вопрос кто кого. Просто под лодкой было теплее…
— Ну не в бесконечность же течет река? — спрашивал Тим себя вслух. — Должна же куда-то впадать или в нее должны впадать речки или ручейки.
Он стал разговаривать сам с собой, объясняя это тем, чтобы не забыть, как звучит человеческая речь…
На первом снегу увидел звериные следы — вспомнил мультик про Машу и решил, что заячьи. О зверьке стал думать только как о еде и никак иначе. Несколько раз удавалось поймать рыбу — та никак не желала ловиться на те снасти, что были у Тима. Или он не умел ими пользоваться. Тогда сразу подруливал к берегу, разводил небольшой костерок и жарил добычу на прутике, а потом бережно съедал полусырую рыбку до последней крошки, оставляя на месте своей стоянки только косточки, кишки и чешую.
Тим поражался себе — надежда так и не покинула его, а отчаяние не поселилось в душе.
— Наверное, я все же сильная личность, — произносил он в пространство, обращаясь то ли к реке, то ли к скалам, когда они слишком близко подступали к берегам, то ли к самим небесам.
В памяти часто всплывали слова бабушки — тихой незаметной женщины рядом с сильным и решительным дедом. «Господь не дает человеку земные испытания, которых он не смог бы перенести». Значит, это его крест. И утром Тим упрямо садился в лодку и плыл, и плыл по течению.
— Где-то же должны быть люди, — говорил он, обращаясь к шесту, отталкиваясь им от песчаного дна. — Не может быть того, что в этой тайге я один…
И все же Тим простудился. Он проснулся среди ночи от лихорадки и уже не смог заснуть до утра. А уже днем его стал бить сильнейший кашель.
— Мне нельзя болеть, — покачал Тим головой. — Никак нельзя. Иначе это конец. И никто не узнает, где могилка моя.
Впервые за все время он неожиданно почувствовал, как ужас сковал его душу, но слез и отчаяния не было. Скорее, наоборот, появилось жгучее желание пересилить недуг и назло всем вернуться домой. Но теперь Тим ясно осознавал, что дом для него — это родительская квартирка, где он родился и вырос, а не его хоромы, смахивающие на музей, или коттедж деда…
Теперь он плыл по реке, когда были силы, а когда становилось совсем невмоготу, пришвартовывался к берегу и спал. Все равно другого способа восстановить силы у него не было. А потом снова плыл, всматриваясь в темноту, но в основном принюхиваясь…
Запах дыма, если это только не лесной пожар — хотя какой пожар поздней осенью? — Тим почувствовал перед самым рассветом. В сумерках он мог и не увидеть, не рассмотреть в редком березняке убогую хибарку.
— Люди, — прошептал он спекшимися губами и решительно направил лодку к берегу.
Тиму даже хватило сил вытащить ее из воды, пройти несколько шагов до грубо сколоченного крыльца. Он смог даже постучаться в дверь, точнее, поскрестись. А потом рухнул без сил — сказались и болезнь, и нервное перенапряжение, и безмерная радость, что теперь он спасен, по крайней мере, и от холода, и от голода…
Пришел в себя Тим, когда было уже совсем светло. Был ли это тот же день или уже следующий, он не смог бы сказать достоверно. Знал одно, он в тепле и лежит не на дне лодки, а на самой настоящей пуховой перине. Тим повозился на кровати, привлекая к себе внимание.
— Очнулся? — раздался совсем рядом приветливый голос.
— Ага, — прохрипел Тим.
— Это хорошо, — согласился все тот же голос. — Значит, жить будешь.
— А что, были в этом сомнения? — поинтересовался Тим.
— Еще какие…
На край постели присела женщина лет сорока пяти с кружкой теплого варева. Тим не без интереса рассматривал ее немолодое лицо, не утратившее былой красоты, прядку темных волос, выбившуюся из-под простого платка, руки с длинными пальцами и ухоженными ногтями, обхватившими кружку.