Страница 2 из 3
Между тем, лагерь пробуждался. Услышав голоса, вылезла из палатки Светлана. Потянулась: руки вверх, сцепленные пальцами, как на зарядке. Повернулась вправо,.. влево,.. демонстрируя тонкую девичью фигурку. Спросила:
– А мужчины еще спят?
Нюкжин хотел сказать, что «не все», но подумал: он не «мужчина», он – начальник!
– Лентяи! – заключила свою мысль Светлана. – А утро такое хорошее. Все проспят, ничего не увидят…
И поскольку Нюкжин не отреагировал, пошла умываться.
А Нюкжин отметил, что Светлана даже не поинтересовалась: будет сегодня борт или нет?.. Беззаботная молодость!
День окончательно вытеснил ночь. Как живая светилась стенка обрыва. Из палатки вылез Полешкин. Он окинул взглядом площадку, нашел, кого искал у реки и стал спускаться к воде, перебросив полотенце с одного плеча на другое, мол, я и шел умываться. Но, когда он спустился, Светлана тоже перебросила полотенце через плечо и направилась наверх, на площадку. Полешкин остановил ее, масляно улыбаясь. Видимо он спросил: «Как ночевалось?» Она, вероятно, ответила: «Спасибо! Все в порядке!» и пошла по тропинке к лагерю. А Полешкин провожал ее взглядом и лицо его выражало недовольство.
Последним проснулся Андрей. Он вылез из палатки, когда все уже сидели за столом. Несмотря на прохладное утро, Андрей вышел, повязав свитер на поясе. Бодро сделал несколько гимнастических движений, прогибов, совершил короткую пробежку на месте и легким пружинистым шагом сбежал к реке. Там он быстро ополоснулся студеной водой по пояс, растер кожу мохнатым полотенцем, затем натянул свитер и стал чистить зубы. Он принимал как нечто близкое, родное, органичное и солнечный воздух, и студеную воду, и поблекшую осеннюю зелень кустов, и свою молодость.
Палатка на срубе
Ася постучала поварешкой о ведро, что означало: «Завтракать!»
– Бегу! – крикнул Андрей.
Ася наполняла миски и ставила их на стол. Полешкин разливал по кружкам чай.
– Опять каша… – вздохнула Светлана.
Да, последние дни пустая гречневая каша составляла основу их рациона.
Она и другим изрядно поднадоела, но Светлана вообще не ела гречку.
– А что бы тебе сейчас? – дружелюбно, но явно дразня ее, спросил Полешкин.
– Дома сейчас и картошечка, и помидорчики, и огурчики…
– И папа с мамой!
Полешкин добился своего, Светлана повернулась к нему.
– А что в том плохого?
– От картошки фигура портится.
– Мне это не грозит!
– Пока… – подчеркнул Полешкин.
Нельзя сказать, чтобы Светлана следила за своей фигурой. Она ела, что и все, спала, как и остальные, а иногда и больше, но фигура у нее оставалась на загляденье. Тонкая талия, длинные ноги, высокая шея – и все удивительно нестандартно гармонично. И Светлана никогда не упускала случая продемонстрировать, какая она стройная и изящная. То встанет в дверях палатки, так что ее фигура сливалась в одном абрисе; то сядет нога на ногу – смотрите, сколько во мне непринужденности; то изогнется, руки вбок – вот какая я гибкая. И имя ее Андрей произносил в сокращенном виде: «Ветка», что очень соответствовало ей.
Светлана
Андрей сидел рядом и неодобрительно прислушивался к шутливой перепалке между Светланой и Полешкиным. Ему не нравилось, что Полешкин отвлекает внимание Светланы. Он мог бы вмешаться, но подсознательно понимал, что капризная разборчивость Светланы сейчас не к месту.
А разговор кончился сам собой. Полешкин посмотрел на часы, сказал:
– Пора на связь…
И сразу мысли о каше, как не было. Сейчас самое важное – что скажет Прохоров? Будет борт или нет?
Нюкжин тоже проследовал в палатку. За ним пришли Андрей и Светлана.
Прохоров вышел вовремя. Он работал микрофоном.
– РЗПС!.. РЗПС!.. Здесь РСГТ! Как слышите? Прием!
Связь была повторной, Прохоров вызывал только их, что могло означать: другие партии сегодня на вертолет не претендуют.
– РСГТ!.. РСГТ!.. Здесь РЗПС! – отозвался Полешкин. – Слышу хорошо. Какие новости? Прием!
Голос Прохорова: – Далеко Иван Васильевич? Прием!
Нюкжин взял телефонную трубку.
– Добрый день, Николай Петрович. Я слушаю. Прием.
Голос Прохорова: – Здравствуйте, Иван Васильевич! День не очень добрый. Не повезло Вам. У мотора кончился ресурс. Вызываем борт из Черского. Как поняли? Прием.
Порт Черский находился далеко, в устье Колымы. Там работал другой авиаотряд, распоряжение ему могли дать только из авиационного управления в Якутске.
– Вас понял, – ответил Нюкжин. – Но у нас кончились продукты… почти кончились. Прием.
Голос Прохорова: – Сколько протяните? Может быть, организовать сброс? Прием!
– Может быть! – сказал Нюкжин. – Но лучше вытащить нас отсюда. А протянем дня два. От силы – три. Прием!
– Вас понял, – заторопился Прохоров. – Иван Васильевич! Вы уж как-нибудь! Сделаем все возможное. Если не придет борт, ждите сброс. Обязательно! У меня все. Что у Вас? Прием!
Нюкжин передал телефонную трубку Полешкину. Тот ответил:
– У нас ничего нет. Конец связи!
– Конец связи, – ответил Прохоров.
Полешкин выключил рацию.
– Вот так! – сказал он. – Продукты сбросят. Срубим избушку, баню. Перезимуем!
– Шуточки у тебя… – хмуро сказал Нюкжин. – Давай лучше посмотрим, что у нас осталось. А то и впрямь сброс придется просить.
Они прошли на кухню. Пустые мешки из-под крупы лежали аккуратной стопкой. Даже гречки, которой, казалось, нет конца, и то осталось два-три килограмма. Ящик из-под макарон пустовал. Из-под мясной тушенки – тоже.
– Я последнюю банку еще позавчера спустила, – сказала Ася.
– Последнюю надо было поберечь, – задумчиво ответил Нюкжин.
Ася не приняла замечание на свой счет и правильно сделала. Они продолжали осмотр. Муки оставалось на одну выпечку, значит хлеба на четыре дня. Сливочное масло практически кончилось, но подсолнечное заполняло половину десятилитровой канистры. Чаю и сахару оказалось в достатке.
Но исключительно потому, что прислали целый мешок, а не половину, как заказывал Нюкжин. Сослались на то, что некогда развешивать. Обычно все продукты, что оставались по окончании полевого сезона, «висели» на начальнике, с него вычитали их стоимость. Но сейчас лишний сахар оказался совсем не лишним. Последним извлекли мешочек с компотом, сухофрукты, на одну-две заварки, смотря как заваривать.
Они настолько настроились на скорую эвакуацию, что позволили себе расслабиться. Утратили чувство осторожности, чувство постоянной готовности к непредвиденному. Они – Нюкжин и Полешкин. Остальные, что? Как галчата, рот раскрывают, только дай!..
– С сегодняшнего дня переходим на двухразовое питание. На заварку – кружку крупы. Днем и вечером – чай. Хлеб сде-лать последнюю выпечку, – Нюкжин посмотрел на Асю. – Однако всю муку не расходуйте. В крайнем случае, пойдет на затируху.
Ася согласно кивнула: мол, все поняла!
– Светлана! – сказал Нюкжин. – Мы с Вами пойдем на обрыв. Приготовьте рюкзак, сито… А вы, – он посмотрел на Полешкина и Андрея, – разметьте площадку под сброс и займитесь дровами.
– Ведь улетаем, – сказал Андрей. – Зачем дрова?
– Мне, Андрюша, твоя работа не нужна, мне важно, чтобы ты устал, – присловьем прокомментировал распоряжение начальника Полешкин.
– Все-то ты знаешь, – неодобрительно заметил Нюкжин.
Он постоял еще немного, наблюдая, как Полешкин направлял пилу, а Андрей подкачивал резиновую лодку на реке, им предстояло переправиться на тот берег. Затем возвратился в палатку.
Светлана доставала из спецящика журнал горных выработок.
– Так хорошо все упаковали, – сказала она с сожалением.