Слёзы Анубиса

Чиновник и директор любезно пропустили Николя. Сами следом. И вот тут-то толпа хлынула на крыльцо, как штормовая волна на пирс. Лизу чуть не сбила толстенная матрона, курящая сигарету в длиннющем мундштуке. В мелькании лиц топ-менеджер заметила скуластую морщинистую физиономию живописца Бирсова, широко известного в узких кругах своей любовью к натюрмортам. Мордатый здоровяк толкнул худосочного немолодого художника. И тот, на свою беду, нагнулся за упавшим с головы беретом. Из-под многочисленных ног послышалось оканье и стоны. Лиза оглянулась. Бирсов вставал, держась за поясницу. Помимо него открытие выставки почтили своим присутствием и другие представители творческой интеллигенции. Близнецы Угрюмовы улыбались до ушей, как всегда, доказывая этим, что фамилия им совсем не подходит. Похожая на воблу авангардистка Лапицкая обвязала шею двумя платками. В конце толпы, опираясь на клюку, семенил низенький восьмидесятилетний Дымов-Приднепрянский. То ли по нему, как и по Бирсову, протоптались, то ли попросту не вычистил пиджак.

Лиза одной из последних попала в вестибюль. Круглые лампы на мозаичном потолке ярко освещали. Гомон отражался от стен, до середины покрытых зелёной плиткой с чёрными разводами. На стенде висел плакат. На нём красовалась фотография Николя, сбоку от него витиеватые буквы запечатлели: «44. Лучшие шедевры мастера!». Лиза очень сомневалась, что среди этих сорока четырёх картин найдётся хотя бы одна, которую «World Art» согласился бы принять на свою выставку.

Журналистам таки удалось протолкаться к виновнику торжества. Обычно интервью брали в зале, рядом с полотнами. На сей раз художника окружили ещё в вестибюле. Поначалу Соломон Моисеевич норовил исправить ситуацию, но быстро понял, что Николя никакими силами не вырвать из цепких рук журналюг. Директор прокряхтел и поспешил в зал, следить за порядком.

Лиза краем уха послушала, что же интересует прессу. Художник с апломбом отвечал кто его муза, сколько бессонных ночей провёл над холстами, где и как любит отдыхать. Лиза могла бы сама показать журналистской братии места отдыха «гения». В последнее время гей-клубы плодились в столице как кролики.

Девушка направилась в зал. Всё-таки нужно будет писать отчёт о картинах.

Просторное помещение в виде буквы «П». Из-за белых стен свет казался ещё ярче. В довольно-таки скромных рамках висели «шедевры». Их с притворным любопытством рассматривали толстосумы. А расфуфыренные спутницы качали головами и поддакивали на редкие реплики. Молодые люди в жилетах разносили на подносах бокалы с белым вином и канапе на шпажках. Оставалось признать, Соломон Моисеевич позаботился о публике.

Лиза подошла к крайней слева картине. Если и похоже это на что-то, то на фиолетовую амёбу посреди пятна мочи. Горло девушки сдавило. Только через её труп такие картины попадут на выставку «World Art». Под рамкой висела табличка: «Закат». Топ-менеджер замотала головой. И где тут Николя увидел закат? Дабы в поиске ответа не сойти с ума, Лиза приблизилась ко второй картине. «Ну это уже хоть что-то. На слона похоже». К непомерному удивлению девушки, слон оказался... «Храмом Купидона»!

- Ой, мамочка, - Лиза схватилась за голову.

Третий «шедевр» представлял собой бурое полотно, заляпанное белыми и красными пятнами. Называлось сиё творение «Божья Корова».

«Милость Упыря» пуще походила на метель. То, что Лиза поначалу приняла за домик, было «Крахом Наполеона»! С каждой новой картиной девушке всё больше и больше хотелось пойти и высказать Николя всё, что она думает о нём и его «искусстве». Посетители же, напротив, довольны. Богатеи с напускной деловитостью обсуждали полотна. Молодой крючконосый репортёр скакал от картины к картине и щёлкал фотоаппаратом. Самого творца ещё нет. Очевидно, никак не отобьётся от журналистов.

На свою беду, Лиза взяла с подноса бутербродик. Очередная картина вызвала ассоциацию с блевотиной, и девушку чуть не стошнило. Пришлось с трудом проглатывать колбаску. А вот братья Угрюмовы кушали с удовольствием. Похоже, они сюда пришли не ознакомиться с творчеством Николя, а хорошенько наесться и напиться. Весельчаки только и успевали менять пустые бокалы на полные. Авангардистка Лапицкая высокомерно поглядывала на коллег и скрупулёзно изучала полотна. Возле некоторых морщилась и зачем-то махала ручкой. Немолодые Бирсов и Дымов-Приднепрянский хорошо спелись, пока не оказались возле «Молочных рек». Дымов-Приднепрянский вылил цистерну критики, тогда как Бирсов тщился промокнуть её своим аляповатым беретом. Находчивый репортёр тут же защёлкал фотоаппаратом, запечатлевая для потомков оживлённый спор художников. Более молодой Бирсов оттеснил оппонента от «Молочных рек». Тот, бурча себе под нос, поплёлся прочь, пока не наткнулся на Лизу.

Щурясь, старикашка осмотрел её и повеселел:

- А вы из той конторы Феликса... э-э-эм... Валерьевича?

- Да, «World Art», - подтвердила девушка. - Я - Лиза.

- Как я рад, что встретил вас. Моя фамилия Дымов-Приднепрянский. Иннокентий Борисович.

Художник сунул клюку под мышку и протянул руку. Лиза пожала её. Сухая и хрупкая, как ветка старого дерева.

- Я вас знаю, - призналась Лиза.

- Даже так! - в улыбке старичок чуть не порвал рот. - Тогда, может, вы помните, что в прошлом году ваша контора взяла на экспозицию две моих работы?

- Помню.

- Вот и славненько, - Иннокентий Борисович вцепился в рукав Лизиного пиджака. Оказывается, старичок сильный. - Я бы не отказался снова сотрудничать с вами. - Он зыркнул по сторонам, будто как минимум затеял государственный переворот. И, щуря глаз, закончил шёпотом: - Перспективный союз...