Страница 9 из 102
- Сомния дала доброе предзнаменование! – торжественно произносит жрица. – Поход ваш будет долог, но успешен, и вернетесь вы с большой прибылью!
По толпе, собравшейся перед ступенями храма, проносится гул одобрения, а я до боли прикусываю губу, чтобы не сорвался крик отчаяния. Как она может отправлять людей на верную смерть? Я ведь видела, видела их – как падают с коней тела, как катятся по каменистому склону отрубленные головы и земля чернеет от крови. Сомния предостерегает от похода, но я не имею права об этом сообщить, ведь я здесь – никто.
Первое мгновение утром, когда открываю глаза, я думаю, что холод, сковавший мое тело, лишь от ночи, проведенной на мраморном полу. Но потом, когда образы, явленные мне, проступают сквозь дремотную завесу, холод усиливается. Две послушницы тихи и безмятежны, значит, их видение совпало с тем, что доступно жрице. Третья, Азе, бледна и расстроена, и в ее глазах – пустота. Несложно понять, что Сомния не удостоила ее своей благодатью, и время ее послушничества продлится. Мне бы радоваться, что я прошла инициацию, раз мне явилось видение, но как радоваться тому, что обещает смерть?
Жрица по одной призывает нас к себе, в комнату, надежно укрытую тяжелым черным пологом, и, возложив прохладную ладонь на лоб, вопрошает об увиденном. Когда приходит мой черед, я покорно опускаюсь на колени и сбивчиво рассказываю о том, что было явлено. Лицо жрицы застывает, рука едва заметно дрожит.
- Моли Сомнию о смирении, иначе она отвернется от тебя. Ты еще слишком неопытна, чтобы правильно читать знаки. Ты ошиблась, Нира. Учись, чтобы не вносить смятение в наши ряды, раз уже ты решила посвятить себя храму!
Я киваю, с трудом сдерживая слезы. Может, она права, и я действительно неверно истолковала свой сон? Но эта бойня, зловещий блеск мечей, жемчуг, ручьем вытекающий из продырявленных мешков, предсмертные крики…
И вот, мы уже выходим на крыльцо, и люди почтительно кланяются, и звучит торжественный голос жрицы. А потом толпа расходится, ободренная хорошим известием, а жрица, прищурив глаза, бросает мне:
- Сегодня ты останешься в храме, Нира.
Значит, я не смогу проводить караван? Неужели она специально оставляет меня на служение, чтобы я не поддалась соблазну рассказать отцу о том, что видела? Словно подслушав мои мысли, жрица добавляет:
- Тебе еще многому предстоит научиться, но запомни: пока душа твоя наполнена смятением, истинным видениям не пробиться сквозь них к разуму твоему. Сомния снизошла до откровения с тобой, Нира, и я не могу это не признать, но до полноправного служения тебе еще далеко. Молчи и молись!
Азе помогает ей облачиться в серебристый плащ и, окруженная служительницами, она уходит на площадь. Там караванщики прощаются с близкими и, под бдительным взором вождя, грузят принесенные их хранилища тяжелые тюки с самым отборным жемчугом. Я остаюсь в одиночестве, вновь и вновь обхожу залу по кругу, но факелы чадят и гаснут под внезапно резкими порывами ветра. Я пытаюсь молиться, но тревога моя слишком велика. Может, я ступила на неверный путь и мне не место здесь? Но я не осмелюсь ослушаться и покинуть службу. Погружаю пальцы в чаши с жемчугом, но его привычная зернистая прохлада не приносит успокоения. Охваченная предчувствием, я выбегаю на ступени и вижу, нет, догадываюсь о том, что в тени деревьев кто-то скрывается. Человек долго стоит, не решаясь обратиться, но, наконец, делает шаг вперед, и я, нарушив границу, слетаю со ступенек в привычные теплые объятия.
- Отец!
- Я не мог уехать, не попрощавшись, - тихо говорит он, оглядываясь. – Мне нужно вернуться быстро, чтобы не заметили моего отсутствия. Почему ты не пришла?
Захлебываясь слезами, я рассказываю ему о знамении и о том, что жрица запретила мне о нем рассказывать. Его лицо мрачнеет:
- Что ж, я верю тебе, но не в нашей власти осуждать решение жрицы. Она давно служит Сомнии и до этого дня всегда указывала самые благоприятные дни для похода. Да, случалось всякое, но никогда еще караван не пропадал полностью.
- Но я видела!
- Нира, - отец отстраняет меня и долго вглядывается в мое заплаканное лицо. – Возможно, ты переволновалась, ведь тебе впервые пришлось видеть знамение, от которого зависит моя судьба.
- Прошу тебя, перенеси на другой день! Можно ведь сослаться на болезнь лошадей или…или нехватку снаряжения…
Он качает головой:
- Нет, я не буду лгать. У нас лишь одна судьба, и она уже решена.
- Но почему ты так смиренно соглашаешься? Ты, который всегда учил меня поступать здраво, не следовать традициям слепо, а решать, подчиняясь разуму!
Его лицо мрачнеет. Я вижу, что его раздирают сомнения, и он почти готов уступить мне, признать мою правоту, но все же отец произносит:
- Мне не простят задержки, Нира. Мне верят люди, я не могу их подвести.
- Даже если ты поведешь их на верную смерть?
- Никто в это не поверит.
- Значит, страх потерять уважение чужих для тебя важнее, чем моя просьба?!
- Нира!
Я отталкиваю его: