Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 9 из 83



— Я еще два пакета ряженки купила, Владимир Петрович. Хотите?

— Нет, спасибо, Надюша. Уже в ушах плещется.

Вирм откинулся на сиденье, ненадолго прикрыл глаза, в сотый, а, может, в двухсотый раз порадовался, что пошел наперекор общему мнению, и позвал девчонку на себя работать. Петя водитель хороший, и не было бы хозяйского приказа, к рюмке не потянулся. Но чутья на неприятности лишен, при виде змея, бывает, что и столбенеет... и хлопотать, беспокоясь о пьяном или похмельном, не станет. Это Наденька и переодеться после купания в фонтане заставит — «куда вы, ироды, в машину мокрые лезете?» — и сахар в ряженку насыплет, когда руки дрожат, и за новым якорем проследит, чтоб не своевольничал.

— Бюветы уже открыты. Водичку пить будете?

— Можно, — согласился Вирм. — Остановись перед мостом. Сходим, причастимся.

Ему не хотелось пить, поход к источнику был поводом понять, примут ли Яра его город и его горы. Их владения.

Вирм приехал в Красногорск случайно. Десяток лет назад метался по стране, пытаясь справиться с горем, пережить смерть Ирины, научиться жить без якоря. Он еще не подозревал, что найдется замена — сначала продажный Игорь, потом надежная Кристина — и решал проблему, как мог. Останавливался в недорогих гостиницах, ночью выпускал змея на свободу, не зная, сможет ли утром очнуться, или горничная вызовет «Скорую», наткнувшись на почти бездыханного постояльца. Они утюжили небо, крушили, ломали, рвали на части, выплескивая ярость. Змей возвращался к себе в отнорок, а Вирм сбегал, меняя поезда, автобусы, привокзальные гостиницы. Долго бы не пробегал, и не таких вычисляли и ловили, остановили бы... сам остановился, повезло.

Он влюбился в Красногорск с первого взгляда на башню вокзальных часов. Закрепил чувство глотком воды из питьевого фонтанчика, и уверился, что нашел свой дом. Горы, зелень вперемешку с белизной далеких зданий, внушительные старые корпуса санаториев со шпилями, куполами и вычурными балконами, тенистые улочки — все было пропитано спокойствием, надежностью, незыблемостью вековых привычек. Красногорск вытер из памяти промозглый, закованный в дремлющий камень Питер, унял боль от потери Ирины.

А змею понравились горы. Даже отнорок изменился: исчезли набережная, мост через канал, возле которого он поджидал Ирку из колледжа. Появился утоптанный обрыв, с которого шаг — и в пропасть. Вирм тогда порадовался, что новый дом пришелся по душе им обоим. Жить в разлуке с Красногорском он бы не смог, жить в разладе со змеем — тоже.

— Бюветы уже открыты. Водичку пить будете? — спросила Надя.

— Можно, — согласился Вирм. — Остановись перед мостом. Сходим, причастимся.

Ему не хотелось пить, поход к источнику был поводом понять, примут ли Яра его город и его горы. Их владения.

Новый якорь Наденьке не понравился, да и самому Вирму по душе не пришелся — нахальный, настороженный, озлобленный, как битый бродячий пес. Вроде оно и неудивительно, не с чего пока доверять незнакомому человеку, но так и хочется ухватить за шкирку, натыкать носом в очевидный факт: никто кроме меня тебе не поможет. Прими реальность — пусть и выбивающуюся из обычных представлений — и начинай делать то, что от тебя требуют. Всего-то и надо: быть рядом, пока змей утюжит здешнее небо, и помочь вернуться.

Вирм ненавидел неведомо кем наложенные ограничения — на время вылета змея он терял контроль над телом, превращался в овощ, и приходил в себя только после окрика или прикосновения якоря. Была и альтернатива, зыбкая, то работающая, то неработающая — боль. За дни поисков Яра Наденька трижды тушила прикуренные сигареты, вдавливая ему в плечо. Помогло. А могло и не помочь. Пока нашел Кристину, ухитрился в больницу загреметь, две недели пролежал в коме. Налетался в змеиной шкуре так, что думал, от высоты тошнить начнет. Обошлось.

Может, оно и правильно — границы должны быть. Неизвестно, что Вирм бы натворил, без рамок-то... на мировое господство, конечно, не замахнулся, но властью над любимым Красногорском не ограничился.

 

— Как тебе? — спросил Вирм, спускаясь по ступенькам к бювету.

Он сюда заходил регулярно, привычно здоровался с продавщицами стаканов, клал на блюдечко купюру, отмахивался от сдачи. Нельзя сказать, чтобы здешний нарзан был так уж вкусен, или забота о здоровье гнала. Нет, все объяснялось просто — когда-то Вирм с сумкой через плечо накружился по улочкам, вышел к бежевому зданию с крышей-куполом и задумался: «Что это? Часовня? Креста вроде нет...» Внутри оказались краны с минеральной водой, и, утолив жажду, он пообещал себе возвращаться — странный привкус ржавчины утихомирил бушующие обиду и гнев. Это надо было запомнить и пользоваться.

— Первый раз такое вижу, — Яр осматривался, прочитал надпись «источник минеральных вод» на фасаде, изучил вывеску-расписание, оглянулся на шум электрички на мосту.

— Я тоже раньше думал, что нарзан в бутылках растет, — заверил его Вирм. — Потом разобрался, даже слова «доломитный» и «сульфатный» выучил. Пойдем, я тебе все покажу.

Они купили разовые стаканчики, наполнили их из отполированных прикосновениями кранов, вышли под тень деревьев. Яр попробовал воду, поморщился.

— Пей. Полезно.

— Невкусно.

Вирм рассмеялся. Он радовался и в то же время немного негодовал. Появление Яра в его личном храме не вызвало ни неприязни, ни отторжения, а с Игорем, помнится, вместе войти не мог — корежило. Это хорошо. Плохо, что в любопытстве Яра нет симпатии. Настороженность, опаска...

 «Да он же планирует, как будет отсюда бежать! — неожиданно сообразил Вирм. — Ищет взглядом железнодорожные пути, запоминает ориентиры. Ему не до нарзана и красот. Ничего, когда поймет, что ко мне привязан, по-настоящему осмотрится. А привяжу накрепко, чтоб даже мысли о побеге отшибло, и лишний шаг сделать боялся».

Он напомнил себе — в рукаве есть козырь — выкинул пустой стаканчик, приказал:

— Пошли в машину.

Пусть увидит его дом, его крепость. Не новостройку, настоящий особняк, с башенками, солидной оградой с каменными шарами, аккуратно подстриженными кипарисами, и старинными фасадными часами над главным балконом. Пусть поймет, с кем завязался, уяснит, наконец, что никому его однушка даром не сдалась.