Страница 13 из 83
Ветер трепал тенты, капли испарины ползли по стеклу бутылок, добираясь до деревянной столешницы. Вирм смотрел на мешанину камня и зелени, отмечал изменения — в новостройке прибавились три этажа, а на старом корпусе разобрали крышу — и парил на волнах умиротворения. Он с первых дней удивлялся разнице — здешние львы, охранявшие магазины, орлы, прячущиеся в тени деревьев, барельефы домов, были безжизненны или не несли угрозы. Просто рай по сравнению с Питером. Поначалу он думал, что зло изгоняют горы и источники минеральных вод, потом, поездив по югу, решил, что жизнь в камне выжигает беспощадное летнее солнце. А может, дело в деревьях, растущих на каждой улице, пробирающихся корнями под фундаменты, с легкостью взламывающих асфальт и крошащих бетонные плиты — вытягивают из камня соки, не дают ожить.
— Я уже готов слушать продолжение, — сообщил Яр. — Где ты нашел яйцо? Здесь? — он огладил дрожащую от зноя панораму.
— Нет. Я сам... — Вирм запнулся на фразе: «Я сам из Питера».
Не из Питера, а из города-спутника. Сорок тысяч человек, женщин больше, чем мужчин, все, кто в силах штурмовать утреннюю электричку или автобус до станции метро, работали в северной столице. Памятники культуры — как без памятников? И обветшавший дворец, и парк, и отреставрированная крепость, к которой привозили туристов.
Вирм — тогда еще Вовочка — и достопримечательности существовали отдельно. Пацаны из пятиэтажек гоняли в футбол на пустыре, и он тоже носился по утоптанной траве в толпе малышни, то визжа от восторга, то вывесив язык от усталости. За пустырем, отгороженная бетонным забором, скалилась провалами окон законсервированная стройка. За пару лет до рождения Вовочки в городишке начали строить бытовой комбинат, и промахнулись с расчетами — топкий грунт просел, коробку перекосило. Детям к стройке подходить запрещали строго-настрого, да разве за шустрыми пацанами уследишь? А за Вовочкой в дни, когда закрывался детский садик, и не следил никто: бабушек-дедушек не было, мама-одиночка не могла отменить занятия в художественной школе, а соседка, которую просили присматривать... уставала она быстро от Вовочки и отправляла гулять на пустырь.
Наверное, маме хотелось девочку. Тонкую, акварельную, тихо сидящую за раскрасками, с почтением переворачивающую страницы альбомов с репродукциями Серова и Васнецова. Что Вовочка, дравшийся с соседскими мальчишками, что Вирм, отделывающийся переводами на банковскую карту — и то благодаря порыву Кристинки стать женой и невесткой — вымотали слишком много нервов и не смогли стать заботливой опорой в старости.
Он полез на стройку за футбольным мячом. Забросили туда мяч старшие пацаны, ударили сильно, перекинули через забор. А доставать послали подвернувшуюся под руку мелочь, верткую и щуплую — как раз пролезет в собачий подкоп под плитой забора. Вовочка сначала пачкаться в земле не хотел, но его взяли на «слабо». Стройка, заросшая кустарником, дохнула сыростью из подвального зева. В шорохи и размеренную капель вплетался тихий писк. Вовочка прислушался, зажмурился — от страха, не от любопытства — и вдруг понял, как будто ему картинку показали. Там, в сырости, возле стены, среди обломов кирпичей, лежало гладкое серебристое яйцо. И в нем ворочался, пытался оттолкнуть тесную скорлупу крохотный змееныш. Будь у гаденыша лапы, может, что и получилось бы. А так — бодался, пихался то лбом, то хвостом, и все одно без толку.
Страх исчез — змееныш был маленьким и неопасным. Вовочка сделал пару шагов и провалился в глубокую круглую яму из бетонных колец. Упал удачно — внизу кто-то ваты набросал. Только штаны порвал, зацепился за арматуру.
На его крики и рыдания явилась сторожиха — Вовочка и не подозревал, что стройку кто-то охраняет. Бабка была уродливой, одноглазой, со шрамом, перекосившим лицо в гримасе вечной злости. Она даже не разоралась. Вытащила Вовочку из ямы — руки у нее оказались длиннющие и загребущие. Зашила штаны, сводила в подвал, разрешила потрогать яйцо. Велела никому об этом не рассказывать, на стройку больше не приходить. Яйцо, мол, само без Вовочки вылупится и вирм потом его найдет.
Вовочка вернулся на пустырь, к пацанам, принес мяч, который подкатился ему под ноги, когда он вышел со стройки, и никому не рассказал ни о сторожихе, ни о яйце. Не поверили бы. Засмеяли.
Маленькая тайна не давала о себе забыть. Вовочке снились странные сны — два могучих крылатых змея парили над болотистой равниной, охраняя серебристое яйцо, заботливо уложенное в гнездо из камыша. Бабка-сторожиха что-то бормотала, пришивая клочья ткани к камышинам. Сны разнились: иногда на нее кричал дед в пятнистой куртке, иногда бабку брали под локти и уводили люди в форме. Как-то раз яйцо пытался разбить копытом огромный олень, золотой, похожий на ожившую скульптуру. Его отогнали взрослые змеи, оттеснили с дороги, выстланной ватой, сбросили в пропасть. Когда кого-нибудь били или обижали, Вовочка просыпался, вытирая слезы. Мама беспокоилась, спрашивала, почему он плачет, но про змеев толком не слушала, а впустую-то что рассказывать?
Самыми лучшими были сны, когда Вовочка прокрадывался к большой дороге, устраивался в кустах и рассматривал идущих мимо путешественников. Здесь не было ни одного автомобиля, зато животные разгуливали в изобилии. И вьючные быки, тащившие на спине связки узлов, и нагруженные верблюды, и даже слоны ярких в попонах, увенчанные резными башенками с погонщиком. Пробираться к дороге было страшновато — облачно-ватные клочья всегда парили над темной бездной, выстилались тропой, если сделать первый шаг. Вовочка успокаивал себя тем, что если упадет вниз — не разобьется, а проснется. Это же сон. Во сне никто не умирает.
Подросший Вовочка обшарил стройку от верхнего этажа до подвала, яйца не нашел и постарался выбросить странную историю из головы. Дорога, змеи и караваны снились все реже. В армии Владимир о крылатых тварях и яйце позабыл. А потом...
Вирм протер ладонью запотевшую бутылку, решил, что лишние откровения ни к чему: