Страница 11 из 13
— Перестань, отец сильный, не бери в голову, он не обижается на вас, — лепетал брат.
Он сел рядом и обнял меня за плечо. Его рука была теплой и на удивление сильной, казалось, что она может разогнать беды. Грусть отступила, я повернулась к Осберту, и наткнулась на растерянный взгляд. Юношеское лицо и гладкая кожа напомнили, что он еще ребенок, а растерянная улыбка заставила очнуться: я старше и должна быть сильнее.
— Все… хорошо… — стоило открыть рот, как из груди вырвались всхлипы, — что же нам делать? Неужели мы так и просидим здесь всю жизнь?
— Конечно нет, все образуется.
Осберт внезапно повеселел и крепче обнял меня. В его глазах загорелся хитрый огонек, а кривая усмешка вселяла тревогу — что-то задумал.
— Рассказать? — спросил он и нетерпеливо заерзал.
Я кивнула, но не была уверенна, что хотела слушать, ведь поведение брата сулило неприятности. Он еще немного помялся и даже покраснел от желания поделиться:
— Скоро я стану солдатом, я сбегу из дома!
— Сбежишь? Ты с ума сошел!..
— Т-с-с!
Осберт прижал палец к губам и смерил меня гневным взглядом.
— Родители с ума сойдут, — шепнула я.
— Иначе они меня с ума сведут. Елена, я не хочу сидеть здесь и наблюдать за плачем матушки и ворчаниями Кэйи. Набор солдат скоро закончится, я назовусь чужим именем, у низкородных ведь бумаг нет, а потом уйду в столицу вместе с полком.
Брат подскочил на месте и схватился за бутылку. Заново наполняя кружку, он продолжал что-то рассказывать, сияя от радости, как светлячок.
— Тебя узнают, — сказала я, пытаясь удержать возмущения.
— Никто не узнает, — Осберт шумно отхлебнул и затараторил, махая рукой: — я был мальчишкой, когда меня в последний раз видели высокородные. А кому еще я интересен? Никому.
— Соседи заметят, что ты пропал, да и матушка не сможет сдерживать слезы. Пойдут слухи, и кто-нибудь найдет связь между твоим исчезновением и отбытием полка с новобранцами.
— Ну и пусть. Гайди мертв, чего нас бояться?
— Нас не боятся, нас наказывают. Никто не станет разбираться, как ты оказался среди солдат, люди увидят только то, что сын предателя вступил в королевскую армию, тайком и под чужим именем.
— Глупости, все будет хорошо. А тебе нужно идти к брату-лорду, он что-нибудь придумает.
— К брату? — переспросила я и испугалась собственного голоса: было странно называть так лорда Гилберта Тарваль.
Для меня он был подобием божества: невидимый благодетель, от которого мы зависели. Нужно вести себя тихо, чтобы не вызвать его гнев и не лишиться содержания, не испортить брак сестры и прочее. Я могла бы по пальцам пересчитать, сколько раз встречалась с ним, ведь незамужние девы не посещали праздников и даже ели в отдельной комнате вместе с детьми и няньками.
Меня пустили только на свадьбу сестры, а затем было несколько случайных встреч в их замке, когда я приходила к племянникам. Матушка запрещала мне наведываться туда, чтобы не давать повода для сплетен, но Осберт слушался ее реже. Он часто беседовал с лордом, тот давал ему книги и брал с собой на охоту.
— Отец же сказал, что ничего нельзя поделать, — вздохнула я.
— Ты ведь знаешь, отец мог отказаться от решения только потому, что оно не подходит нашему высокому происхождению, — Осберт улыбнулся. — Сходи к брату, поговорите, если ничего не решите, хуже не станет.
***
Когда Осберт ушел, я переоделась в ночную сорочку и легла спать. Холодный ветер из окна неприятно обдувал лицо, да так, словно его накрыли ледяной рукой. Я открыла глаза и увидела над собой дым. Пожар! После вина думалось с трудом, кричать не получалось — грудь пронзила боль, и не получалось вдохнуть, я могла только барахтаться и пытаться выпутаться из-под одеяла. Руки словно ошпарило кипятком, они были красными и блестящими, на них появлялись раны! Плоть расходилась на глазах, рвалась и обнажала багровое нутро. Так быстро, раны увеличивались и сливались, скоро ими покроется все тело!
Получилось закричать. Я терла руки и надеялась на что-то. Без толку: кожа горела, стали заметны белые кости, а жжение почувствовалось на лице и груди.
— Мама! Кэйа! Мама!
Я забилась, хлопала себя. Волосы упали на лицо, и больше ничего не удавалось видеть. Где мама? Она должна помочь. Боль становилась сильнее, по мне словно катались горящие угольки. Неужели ночная сорочка загорелась? Но почему так темно?
Я вопила и извивалась, пока не грохнулась на пол. Из-за кровати все еще поднимался дым, он принимал форму человека. Голова, плечи, руки, даже грудь поднималась и опускалась в такт дыханию — это не дым, это был дух, мертвец! Он нависал надо мной и не двигался, только тело медленно извивалось; казалось, что из него сейчас высунется когтистая лапа. Дух смотрел в мою сторону, он источал холод. Я хотела убежать, но ноги запутались в одеяле. Но нужно было бежать, нужно! Кончилось тем, что одеяло накрыло меня с головой.
— Помогите! Кэйа!
Одеяло глушило крики. Ногу пронзил боль, и на меня упало что-то тяжелое и горячее, оно двигалось! Я закричала, хотелось остановиться и прислушаться, но страх не давал: нужно бороться, не то дух убьет меня.