Страница 63 из 75
Дани мгновенно почувствовала себя преданной. Избитой, правда, духовно. Кэлум пытался изнасиловать её сознание. Так гнусно. Он, безусловно, поступил отвратительно, но почему-то ее не покидало ещё одно гадкое ощущение. Как будто она сама виновата в чем-то. "Да, в ловушке." Но эту новую тяжелую информацию она взвесит позже, когда останется одна. Сейчас следовало понять, что ему на самом деле от нее нужно.— Что я должна буду делать? — пересиливая себя, спросила Лайтнинг. Она вовсе не решилась согласиться, просто цеплялась за слова, чтобы болезненней уколоть его резким отказом.— Уж точно не готовить, — упрямо проговорил парень, и Даниэль выпрямилась.. Он уже успел быстрыми и изящными движениями столовых приборов отрезать кусок мяса, который с недоверием рассматривал на вилке. Его наглое поведение в очередной раз выбило девушку из колеи. И, кажется, именно это стало последней каплей, перевесившей чашу её благоразумия, заливая с ног до головы ливнем истерики.— Это моя еда! — краснея до кончиков ушей, громко заявила она. Видя это, он спокойно заметил, устав от ее упрямства:— Все от чего я не хочу отказываться, принадлежит мне. — и решительно отправил мясо в рот.Лайт горько сглотнула накатившие досаду и голод и тихо, но очень четко сказала:— Но не я... Я не принадлежу тебе, подонок! И не буду никогда!Настроение испортить она умела. Отложив вилку и нож, он сохранил маску, но побледнел ещё сильнее, как будто иней покрыл кайму лица. Глаза пристально смотрели на девушку, она же не видела, как они очень медленно меняют цвет. — Ты просто не умеешь проигрывать,— сдержанно сказал парень.— Это ты не умеешь! — почти переходя на крик, ответила Дани как будто пыталась достучаться сквозь этот холодный заслон до жестокого парня. Напрасно, ей казалось, что подонок абсолютно непроницаем. Внутри него бушевали сотни острых клинков. И Лайтнинг горько пожалела бы, если хоть один из них вырвался наружу.— Нет, я вообще никогда не проигрываю, — по-королевски гордо заметил Кэлум. Затем поднялся из-за стола и направился к выходу из кухни. Продолжать разговор было бесполезно и опасно. Лайтнинг же мучилась от его глухоты, в душе у неё накопилось столько неприятных и горьких слов для него, а обидчик сбегает. Она даже готова была запустить этой злополучной тарелкой ему в спину: «Пусть подавится!»— Сволочь, я презираю тебя, слышишь, ты жалок! — бессильно крикнула она вдогонку наследнику, когда он был у самой двери. Кэлум замер, в этот раз даже по безучастной спине было видно, что он с трудом переваривает её слова.— Думаешь, сможешь заполучить меня!? — переводя дыхание, продолжала она. Диквей повернулся и увидел, как розоволосая сжимает кулаки и морщит лоб, готовая в любой момент сорвать голос, желая защитить себя от зверя. Слишком слабая телом, слишком сильная духом и такая беспомощная перед ним. Такая, какой он её любил, а вот она ненавидела его…— Уже получил, — сообщил он твердо и громко, и его внешнее спокойствие ещё сильнее укололо. —Ты, наверняка обещала сестре, что с ней и с тобой всё будет хорошо.Парень покинул кухню, оставляя девушку одну наедине с её душевными терзаниями. Лайтнинг чуть не упала на колени: «Как можно быть таким подонком?»Кэлум, скрывшийся за дверью, где его ожидал Крис, страдал не меньше. Почему она делает ему и себе так больно, натягивая тонкую струну его режущих чувств до предела, превращая их в удушающую удавку. Он же готов ради неё на многое. Он пытался показать ей это как мог, а она не желает просто поддаться, прислушаться, уступить хотя бы чуть-чуть. Если уж она не хочет признать очевидное, он сам заставит её это сделать. Пусть он сделает больно и ей, и себе, но заставит принять свои чувства. *************«Ненавижу. Просто ненавижу», — внутренний голос розоволосой девушки, стремительно шагающей по тёмной улице, разверзся штормом в её мыслях, заполонив пеленою всё остальное сознание. Мрачные и тихие улочки совсем не пугали её, хотя пустынные улицы ночью обычно всяко вызывают как минимум подозрения и заставляют идти осторожнее, тише и внимательнее. Но девушке было совершенно всё равно — чехол для небольшого ножа на поясе то и дело звонко бился о застёжки сумки, а шаги отдавали гулким эхом, перекрывающим едва ли не все остальные звуки вокруг. Даниэль возвращалась с работы, явно была не в духе и не желала думать о безопасности. Впрочем, она сама скорее вселила бы страх в случайного прохожего. Благо, в полумраке её лицо было практически невозможно разглядеть. На самом деле, лицо Лайтнинг никогда страшным не было — просто вокруг неё в последние три дня, сформировалась аура сурового солдата, который одним взглядом мог растерзать в клочья, особенно в ярости. Эта аура кого-то, в свою очередь, наоборот, притягивала — те парни - покупатели, которые заходили в цветочный магазин за букетиком, пытались познакомиться поближе, но сразу натыкались на стену льда, раздражения и абсолютного безразличия. Даниэль была холодна настолько же, насколько красива. Иными словами — безгранично.Улица невнятными, расплывшимися образами плыла мимо. Она не замечала ни магазина модной одежды, ни тематической лавочки для рокеров. И вдруг услышала послание, которое гремело на весь квартал, неуместно, глупо, но правдиво.This is the day, the day I dieAll pain undone, all pain is goneДани остановилась и прислушалась. И вдруг криво усмехнулась. — Действительно, мне нужно лишь умереть, чтобы моя боль прекратилась. Come set me free, all pain is goneCome set me free, all pain is goneСлова звучали молитвой. Молитвой беспощадному Богу, точнее Богине. Просто приди и снеси мне голову, прекрати мое существование и тем освободи меня. Призыв пробудил в ее душе невнятную, мрачную потребность. И это была единственная музыка, близкая и понятная. Впервые душа отозвалась и почувствовала гармонию в песне.