Страница 32 из 75
— Я закончил, — первая рука взметнулась вверх. Монотонно-тонкий звук клавиш замер, качнулся в воздухе и исчез. Повисла пугающая тишина. Ее прервал скрип стула по деревянной поверхности. Крис встал, чтобы выйти из класса. Какое-то время легкий шорох кед был единственным звуком. Когда дверь захлопнулась, волна рева опустилась на головы учащихся.
Диквей чуть нахмурился, провел прищуренным взглядом по каждому студенту, замечая всеобщее недовольство. О да, Крис умел злить. Это его талант: унижать самых лучших, самых гордых и принципиально гениальных. Он умел раздражать самого Кэлума, хотя бы тем, что на почте уже лежал файл с подробным объяснением, как выполнял задание сам Крис. Будто бы у Диквея мозгов не хватит, чтобы создать жалкую антивирусную программу для защиты локальных сетей.
За три парты позади, в левом ряду, Марвел видел третий сон. Он мирно сполз на клавиатуру, для устойчивости обнимая ножку компьютерного стола. Сто к одному, что к концу занятия на его щеке высветится половина латинского алфавита, а на веках – полный набор F1-F12.
Когда Диквей только перешел в эту школу, он сразу почувствовал дух соперничества и зависти, повисший в аудитории. Здесь не любили новичков: они были прямыми конкурентами. Чем больше человек разбирается в компьютере и программах, тем меньше платят на рынке труда. Эта наука предназначена для избранных, для узкого кружка знающих друг друга людей. Тогда финансы попадают в одну кассу и нет необходимости бороться за место с конкурентами. Полная монополия – мечта программиста.
Сам Кэлум не был гением, хотя умел работать в этой сфере. Он увлекся программным обеспечением в средней школе и отдал этому делу немало времени и сил. Еще бы, ведь больше ничто не интересовало его, ничто не трогало. Собственно, эти бесконечные потоки цифр, библиотеки функций и синтаксис различных языков программирования тоже не были его любимым делом. Но в этом он видел хоть какой-то смысл.
В эту школу его отдали родители, которые были в некоторой степени обеспокоены судьбой наследника империи перевозок. Его следовало обучить моделям бизнеса, бухгалтерскому учету и менеджменту, чтобы сын мог контролировать действия компании, когда отец умрет или решит отойти от дел. Только Диквей холодно относился к собственному богатству, к возложенной на него миссии, и родители не были уверены, что он не развалит их бизнес из принципа, ради сомнительных идеалов, а может, и просто из вредности. Поэтому юноше поставили условие: мы позволим тебе заниматься своим хобби дальше, выделим деньги на твою информатику, но будь любезен учиться еще и в экономическом классе. А потом университет по специализации, разумеется, все та же экономика.
Диквей зевнул, мрачно взглянул на отца, чуть дольше остановил взор на лице матери, а потом коротко кивнул. Какая ему, в сущности, разница?
Первая неделя занятий прошла крайне неудачно. Всякий буквально поминутно, в любой мелочи стремился доказать Кэлуму, что ему здесь не место. Эти невыполнимые контрольные, трехчасовые лекции, переходящие сразу в практику, тонны новой информации, которую почти невозможно выучить, бешеный график, бешеный ритм, бешеная догадливость и работоспособность тридцати фриков довели бы кого угодно. Если бы Диквей не страдал пофигизмом в конечной стадии, его мозги бы вскипели, от стресса расшаталась бы нервная система, возникли бы комплексы и кошмары. А так он медленно разбирал какое-нибудь одно «простое» задание, вникал в новые детали, экспериментировал и не желал большего для себя.
В классе экономики он делал блестящие успехи, благодаря убийственной математике из курса информатики, а гуманитарные предметы давались ему легко.
Новичком заинтересовался Крис – гений среди гениев, который славился не столько успехами на своем поприще, сколько тонкой политикой и стратегией выводить из себя каждого, кому не посчастливилось попасться ему на глаза. По началу, этот игрок удивился, что новый студент не психует, не обращается за помощью, не стремиться успевать за всем классом. Он вообще ни к чему не стремился. Этот феномен заинтересовал Криса, который привык считать каждого вокруг ведомым ничтожеством, дергающимся от малейшего укола по самолюбию.
Чтобы разговорить Кэлума, потребовалось четыре попытки. Диквей просто не отвечал на вопросы. Он, конечно, слушал Криса, как-то странно смотрел на него, не то, чтобы заинтересованно, а пронизывающе, будто пытался разглядеть его печень или сердце, а иногда – мозг.
Крис был настолько обычным и нормальным ребенком, что только какое-то чудо могло пробудить в нем гения. Некоторое время поговаривали, что его похитили инопланетяне, вставили какой-то чип в голову, ставили эксперименты с магнитными волнами и тому подобный бред. В средней школе он обнаружил выдающиеся способности сразу в четырех направлениях: математика, информатика, физика и биология. Остальные предметы так же давались ему легко, но к ним он не проявлял интереса. Его дарования заметили, протестировали уровень IQ, психическую стабильность и отправили учиться в самую элитную школу страны по государственной программе.
Внешне Крис был непримечателен, но каждый, кто видел его, неосознанно уважал этого парня. Высокий выпуклый лоб, несколько взъерошенная прядь волос над ним, не подчиняющаяся воздействиям воды и ветра, в отличие от аккуратно подстриженных прядей у виска и на затылке. Несмотря на такую проблему, смешно не было никому. Были даже случаи, когда кто-то пытался подражать такому естественному стилю.
Крис обладал крайне пронзительным, даже цепким взглядом. Очки в тонкой оправе заостряли его, а блики постоянно напоминали, что этот человек закрыт, хотя все прекрасно видит. Черты лица были простыми, классическими, какие любят изображать в своих бюстах римляне: сочетание четкости и суровости – готового встретить ветра и пожары воина или политика. Правда, родители Криса были ничем не примечательные европейцы, которых бог весть как потянуло на заработки в эту традиционную и негостеприимную страну. Отец постарел быстро, и был как-то мелок по сравнению со своим высоким, широкоплечим и, вдобавок, умным сыном. Мать была замучена исследованиями, и во всем ее облике была какая-то серость. Оба были учеными, оба работали в фирме, оба почти никогда не видели своего сына.
Диквей никогда не интересовался семейными делами друга, но знал, что лучше этой болезненной темы не касаться.