Страница 46 из 106
Это было раннее утро. Солнце ещё не поднялось, а небо только начало сереть. Я открыла глаза, пытаясь понять, что происходит. В спальне кто-то был. Я растерянно всмотрелась в предрассветную мглу, потёрла кулочками глаза и, наконец, узнала нежданного гостя.
- Дядя Марк?
Он сидел на краю кровати, но даже так близко я не могла рассмотреть толком его лица. Сгорбленный. Понурившийся. Будто сверху его привалила невидимая никому каменная глыба. Но какой же она должна быть, чтобы согнуть дядю Марка? Ведь он сильный-сильный, я знала.
Он мочал.
- Дядя Марк? Что случилось?
Тяжкий вздох и чужие, будто выдираемые из глотки слова.
- Мари... Малышка... - голос можно было узнать с трудом, - котёнок, прости меня, я... твоего папы... твой папа… умер.
Мгновения? Секунды? Минуты? Я не знаю как долго мой мозг не мог воспринять смысл этих слов.
А потом пришла… пустота. Везде, во всём мире для меня стало слишком пусто. Пусто и тихо. Я слышала каждый скрип, каждый шорох и не слышала, не хотела слышать эти слова... Страшные. Простые. И от этого ещё более страшные...
Он сидел не поднимая глаз, но потом... наши взгляды встретились, и я увидела такой океан боли! Она плескалась где-то там в глубине. Я смотрела в эти... такие родные глаза, слышала эти слова и... не слышала, не видела. До моего сознания просто не могло дойти то, что происходило.
Я ответила даже не задумываясь, что говорю. Тихим срывающимся шёпотом.
- Ведь это сон? Правда?
Это же дядя Марк. Он не может причинить мне такую боль даже во вне. Сейчас... сейчас я проснусь, а папа уже придёт с дежурства, мама будет готовить ему завтрак, а я...
Но это не был сон. И в глубине души я это знала.
По щеке чертила мокрую дорожку первая слеза.
А мои глаза искали ответа, пытались найти хоть лучик надежды, но там... в глубине карих глаз, был приговор. Жуткий. Страшный. Лишающий всякой надежды. А потом... я почувствовала ЭТО.
Папа... он рассказал мне всё подробно, очень подробно.
НЕТ! Я не должна! Только не сейчас! Нет!
Я оттолкнула дядю Марка и бросилась бежать. Далеко. Как можно дальше.
Коридор. Лестница. Пролёт. Ещё один.
Бежать! Скорей бежать!
Первый этаж. Холл. Выход. Сад. Босые ноги, едва касаясь холодной дорожки, бегут вперёд.
Дальше! Ещё дальше! Скорей!
Ворота. Мощёная улица. Холодно. Белая ночнушка до пят мешает и путается в ногах. Волосы рассыпаются по плечам и лезут в глаза. Холодный осенний ветер треплет их так, как ему хочется.
Бежать! Скорей бежать!
Дома. Люди.
Люди!!!
Мне нельзя! Я не должна! Я...
Бежать. Скорей бежать!!!
Пляж. Серо-чёрные волны бьются о берег.
Пирс!
Туда! Скорее туда!
В боку колет. Ног уже невозможно ощутить. Всё тело дрожит будто чужое.
Бежать! Ещё чуть-чуть.
Аура. Я начинаю её видеть. Папа. Он так и рассказывал. Папа... Не сметь! Нельзя! Не думать! Потом...
Сосредоточится. Собраться.
Слёзы? Почему я плачу?
Не думать! Нельзя!
Сила...
Вот она какая...
Какая красивая у меня аура. Почему она такая большая? Больше... Ещё больше...
Нельзя!!! Мари, ты слышишь нельзя!
Там люди!
Папа... Папе бы не понравилось, если бы ты сдалась. Он учил тебя не этому. Соберись!
Аура становилась всё больше и больше, росла, ширилась, жадно ища себе добычу, но девочка успела отбежать достаточно далеко. Она полыхала всеми оттенками серебра, изменялась, преображалась, даря своей обладательнице силу ментальной магии.
Было ли Мари страшно? Было! Ещё как было. Маленькая девятилетняя девочка. Эта сила была слишком большой для неё. Но папа, папа сказал бороться, подчинить, и она старалась, изо всех сил, сжав до боли онемевшие от холода пальцы, сведя зубы, зажмурив до звёздочек глаза.
Бороться. Быть сильной. Показать Силе, что она достойна её. Подчинить. Или? Подружиться... Ведь она такая же часть её как, скажем, рука или нога, или её непослушные вечно лезущие в глаза волосы.
Вокруг грохотали волны. Тысячи брызг падали на её рубашку. Свинцовое небо хмурилось, ожидая беду. Но она не сдавалась. Она звала, она настаивала, она… просила. Иногда, просьба может сделать намного больше, чем приказ.
И сила... подчинилась.
Медленно, неохотно аура вернулась к своим изначальным размерам, пряча ото всех ту мощь, которая была скрыта в этот ребёнке, а потом... потухла.
А волны продолжали грохотать.
Небо – хмурится.
А слёзы – течь по её щекам
Именно таким и запомнила этот день Мари.
Холодный ветер. Леденеющие ноги. И грохот волн Триллиэнского моря, разбивающихся о волнорезы.
День, когда проснулся её дар.
День, когда умер её отец.
Я отключилась от реальности, наверно лишь на несколько мгновений, вспоминая самое страшное утро в своей жизни.
Наша память устроена странно. Я сама никогда не знала, что может запустить цепочку ассоциаций и вытащить наружу эти картины. Я до сих пор помнила их слишком хорошо. Любой здравомыслящий человек, должно быть, спросил бы меня, почему я не удалю или не заблокирую эти воспоминания. Я ведь и правда могла это сделать, уже давно могла. Но я считала, считаю и буду считать, что... есть воспоминания, терять которые нельзя. А это было последнее воспоминание о моём папе, самом любимом, самом лучшем и самом родном. И потерять его... Это хуже, чем лишится части души. Поэтому я помнила и продолжала вспоминать о том дне, когда оборвалось моё детство.