Страница 77 из 134
Глава тридцать пятая: Антон
Конечно, в окно мы не лезем и даже не сбегаем украдкими перебежками, как в комедийном шпионском боевике.
Я просто иду к врачу и говорю, что собираюсь забрать пациентку Воскресенскую, потому что в состоянии за ней присматривать. Он сперва делает вид, что вообще меня не слышит и не видит, так что приходится «засветить» должность и намекнуть на то, что в нашем государстве частные клиники попадают под финансовый мониторинг и прочую херню, которая твориться у них «за кадром». Не люблю так делать, но раз уж решился, то идти буду напролом и до конца. Тем более, Очкарик в трезвом уме и здравой памяти, и может написать заявление об отказе от дальнейшей госпитализации. Оказалось, даже в частных клиниках эта фигня работает, потому что никакие деньги на лечение не могут удерживать человека силой.
Когда она, довольная, в тапках и пижаме ютится на соседнем сиденье, я понимаю, что оно того стоило.
— Что ты ему сказал? – спрашивает шепотом, как будто собирается выпытать у меня секрет.
— Что ты моя невеста и что во мне бурлит кровь моих предков-горцев, - тоже шепотом подыгрываю я.
Пусть у нее будет эта «правда», тем более, что в ответ Очкарик опять прикрывает рот рукой и громко удивленно икает.
По дороге домой она засыпает, а я проворачиваю в голове план действий.
Кто-то должен присматривать за ней хотя бы днем, пока меня не будет рядом.
А моя мама – хирург, пусть и на пенсии.
Хороший повод их познакомить. Уверен, на этот раз мать скажет: «Антон, наконец-то ты нашел хорошую девочку, не просри теперь ее».
— Ты меня на руках понесешь? – удивленно, как будто с ней такое впервые, спрашивает Очкарик, когда я беру ее на руки, чтобы отнести из машины в дом. После дождя грязь и лужи, еще не хватало, чтобы она промочила ноги в своих этих тапках от пыли.
— Ага, - подмигиваю ей, - и через порог брошу, так что советую подготовиться и сгруппироваться.
Тупая американщина, но если Йени так счастливо жмурится – не по хер ли?
На самом деле на руках отношу ее на второй этаж, в кровать, укладываю под одеяло и обещаю наказать, если без моего разрешения начнет бродить дальше туалета.
— Малыш, нужно забрать твои вещи. Есть мысли как это сделать?
— Ключи остались в сумке, а сумка у родителей. – Она сосредоточенно хмурится, потом на секунду «светлеет» и снова хмурится. — И телефон тоже, наверное, остался там.
— Значит, придется встретиться с папой.
— Нам придется встретиться с папой, - пытается переиграть по-своему.
— Госпожа писательница, еще раз – меня достало, что ты снова пытаешься прятать меня за свою юбку. Я – мужик, я тебя забрал. До тех пор, пока ты в моем доме – ты моя ответственность, а я – твоя. В следующий раз, Йен, буду ругаться матом, извини.
Она натягивает одеяло до самого кончика носа, снова икает и говорит по слогам:
— Я – твоя.
— Женщина, надеюсь, ты услышала не только это.
— Зря надеешься, - хихикает она.
Присаживаюсь на край кровати, наклоняюсь над ней и нарочно тяну время, выжидаю, пока опустит одеяло и смешно потянет губы для поцелуя.
— В отношениях, малыш, кто-то должен быть ебанутым, чтобы «задавать ритм» и гармонию, - говорю я, наслаждаясь ее очередным приступом смущения. – И я даже знаю, кто это в нашей паре.
«Я!» - выразительно, одними губами, произносит она.
Когда через полчаса приезжает мать, Очкарик уже крепко спит.
Мать снимает пальто, молча берет у меня чашку с чаем и так же молча ждет, когда я продолжу свой короткий телефонный монолог: «Мам, у меня дома моя женщина с сотрясением, все не очень страшно, но за ней нужно присматривать, так что жду».
У меня хорошие отношения с родителями. Точнее, обычные. Как, наверное, у каждого второго в нашей стране. Отца в своем детстве я почти не помню: он много работал и часто не бывал дома, так что мать, как могла, заменяла обоих. Ставила на ноги, учила каким-то обычным жизненным вещам, пыталась вкладывать в голову житейскую мудрость.
Когда мне исполнилось двадцать, и я активно получал свое первое высшее, отец вдруг появился на горизонте. Нет, не лез с чувством вины за то, что бесцельно пропустил детство единственного сына, а потому что увидел – материнское воспитание дало о себе знать. И тогда в мою жизнь вошли три теперь уже постоянных спутника: цинизм, язвительность и сарказм. И жизнь как-то сразу стала проще, понятнее и спокойнее.
Но мать так и осталась подругой. В хорошем смысле этого слова. Тем человеком, с которым могу даже бухой в доску поговорить обо всем и вместо упреков услышать рациональное замечание, что когда в нашей стране такие цены на трансплантацию органов, надо бережнее обращаться с печенью.
Но больше всего я ценю ее даже не за умение трезво постебать редкие приступы моих слабостей, а абсолютное невмешательство в личную жизнь. С кем я живу, с кем сплю, что у меня за женщины – она одинаково вежлива со всеми. И советы дает только когда сам их прошу.
В двух словах рассказываю об Очкарике: где познакомились, кто она, как проводили время и почему сейчас она спит в моей кровати после падения с лестницы.