Страница 5 из 186
- А если вдруг «редиска»? – пришло в голову юноше.
- Писали «маленький малиновый овощ», - ни на секунду не задумываясь, нашел замену папаша Тираж.
- А «парикмахерская»? – поинтересовался Ленон, у которого часто возникали трудности с синонимами.
- Место для укладки и удаления волос, - с ходу ответил главный редактор.
Ленон подумал о том, какое бы еще слово с буквой «р» придумать, но тут его осенило, и он спросил нечто совершенно иное:
- А нельзя было другого сотрудника подыскать?
- Нельзя! – сердито отверг предложение юноши Валентин Петрович. - Ты знаешь, чей это был родственник?
- Неужели Леонида Савушкина? – изумился Ленон. Эта мысль пришла ему в голову, так как Валентин Петрович очень гордился своим знакомством с известным космонавтом и вспоминал о нем при каждом удобном случае. Кроме того, Савушкин был персональным кумиром Ленона.
- Да как ты смог только подумать про Савушкина?! - вознегодовал Валентин Петрович. - У меня про него сказать такое язык не повернется!
Ленон пристыжено замолчал, и главный редактор продолжил свою речь:
- Но это все телевидение, а в газете такая халтура не пройдет! Поэтому, садясь писать, каждый твой ход должен быть точным и выверенным, как при ограблении банка!
- Но я никогда не грабил банк, – испугался Ленон, что ему придется заниматься чем-то подобным.
- Да как ты только мог подумать, что журналист может пойти на что-нибудь противозаконное! - возмутился папаша Тираж. - Газета – это скатерть стола новостного изобилия! Парус корабля, несущегося в информационном пространстве! Призрак, летящий на крыльях правды! Да ты представить не можешь всей важности бумажной прессы! Однажды в американском штате Нью-Йорк случилось непоправимое - печатные станки встали все до одного. Застряли напрочь! И только в одном центральном парке за ночь замерзло не три, не пять, а целых пятьдесят человек!!! Это тебе не муху пришлепнуть! Газета может и жизнь спасти!
Ленон, понимая, что от него могут ускользнуть крупицы мудрости главного редактора, накопленные за годы упорного профессионализма, достал блокнот и начал сбивчиво записывать услышанное.
- Чего это ты там черкаешь? – недовольно прервал свою речь Валентин Петрович и вырвал записную книжку у Ленона из рук.
– Да твои каракули не разобрать! – воскликнул главред и так же грубо сунул блокнот обратно в руки Ленону. Журналист хотел было сказать, что он не так богат, чтобы писать в блокноте, делая интервал между строчками на каждой странице, но побоялся очередной волны недовольства со стороны начальника.
- А как бороться с неусидчивостью? – все же спросил юноша, набравшись смелости. У него действительно часто не получалось сконцентрироваться над текущими занятиями.
- Неусидчивость? Для усидчивости таблетки в аптеке выдают. Помнится, я в Кокосовых прериях как-то отравился, так я часами на одном месте, кхм… - тут главный редактор недовольно поморщился и усиленно замотал головой, пытаясь избавиться от болезненных воспоминаний. Ленон решил больше не пытать его этой неприятной темой и переключился на следующую:
- А что делать, когда наступает сдохновение?
- Сдохновение? - вновь недоуменно переспросил Валентин Петрович.
- Это когда вдохновение, только наоборот. Когда писать вроде бы и хочется, но не получается, - пояснил Ленон.
- А, писательский блок, – разобрался папаша Тираж. - Тут надо вдохновляться трудами известных классиков. Или на их жизненном опыте постигать, как надо описывать актуальные события. Но ты пойми главное, журналистика - это тебе не книжки писать. Это поэзия! Тут не неделю надо пыхтеть над одной страницей как Густав Флобер над «Мадам Бовари». Все должно литься одним потоком, как сквозняк из форточки! Пришел! Увидел! Записал! И принес мне на стол. А дальше.… Дальше некуда расти только фикусу – ему мешает горшок и потолок! Да прекрати уже, наконец, крутиться! – одернул главный редактор своего подчиненного. Но Ленон даже и не помышлял о том, чтобы сдвинуться с места хотя бы на миллиметр. Просто когда Валентин Петрович увлекался рассказом, он начинал беспокойно разгуливать по своему кабинету. Юноша же рефлекторно поворачивал шею, следя за траекторией его блужданий.
- Голова дана затем, чтобы в ней мысли заводились. А будешь вертеть ею налево и направо – остаток ума растрясешь! - поделился наставлением папаша Тираж и вернулся к своим воспоминаниям:
- Меня, помнится, в юности куда только не отправляли. А куда пошлют – туда и пойдешь! Да хоть в тундру оленей доить! Или даже на юга! В Антарктиду! А ты знаешь, как тяжело на южном полюсе в это время года?
Ленон не знал. Чему его школа и научила, так это тому, что холодно в Арктике, Антарктике и холодильнике. Только в последнем пингвинов не водится.
- Приходится таскать градусник и мерить, где снег потеплей, чтобы улечься на ночлежку! Однажды я воткнул градусник в сугроб, а это оказался не сугроб, а полярный медведь! Ты хоть представляешь, что это такое, когда за тобой гонится медведь, взбешенный тем, что термометр из уличного превратился в ректальный! Спасло меня тогда только то, что с собой была банка сгущенки. И я как запущу ему в лобешник!
- И наповал? – заслушавшись, попытался досказать Ленон. Когда Валентину Петровичу хотелось поведать самые яркие впечатления своей молодости, тот всегда находил в юном журналисте благодарного слушателя с неиссякаемым запасом доверия.
- Ну, не совсем, - решил не преувеличивать собственные подвиги главред. - Пока он искал консервный нож, чтобы вскрыть банку, мне удалось смыться. Но это еще не конец истории! Иду я, значит, назавтра по снежному полюсу. Песню насвистываю про круговорот Земли в природе и не слышу, как за мной два во-от такенных белых медведя крадутся, - тут, к ужасу Ленона, папаша Тираж угрожающе поднял руки, изображая масштабы напасти. - Видать, вчерашний хищник злопамятным оказался и приятеля своего на это дело подговорил.