Страница 159 из 165
Ведь любит он. Любил всегда.
Мариус склонился над ложем, а его величество меряет шагами опочивальню жены, рычит:
— Чего молчишь, мухомор старый?
Медикус нащупал пульс Зорицы.
— Ну? Говори уже!
Сосредоточенный взгляд старого морийца скользнул по бледной коже королевы, по сомкнутым неподвижным векам, и король побагровел от ехидно-въедливого:
— Ваше величество уверены, что не давали те капли?
В один прыжок Яромир разъярённым медведем вырос перед стариком, схватил за камзол, вздёрнул, рявкнул в лицо:
— Нет! Она не выпила то вино!
Глаза медикуса расширились от ужаса, Мариус засучил ногами в воздухе, а красный как цветок петушиного гребня Яромир зарычал:
— Сколько раз повторять: «Не-ет!»
Мариус пискнул:
— Ваше величество позволит закончить осмотр? — и на лице медикуса поселилась такая счастливо-виноватая улыбка, что король опустил старика на ноги, самолично оправил его камзол и отошёл к окну.
Медикус зашептал:
— Старый Мариус сейчас всё выяснит, ваше величество, всё поправит…
— Выясняй уже… огло-облей.
Медикус с величайщей заботой подхватил руку Зорицы. Его длинные пальцы сжали запястье, нащупали пульс, и король тяжело вздохнул под надтреснутое:
— Так…так…так…так…
— Чего ты такаешь? Чего ты такаешь?! Что с ней?!
— Интересное положение.
Бессонная ночь отозвалась раздражительностью, но король взял себя в руки, рыкнул:
— Мариус?!
— Да, ваше величество.
— Я тебя выпорю.
— Позже, ваше величество.
Король крякнул, обернулся от окна и смерил склонившегося к Зорице старика удивлённым взглядом, а медикус осторожно похлопал ещё трясущимися от волнения пальцами по щекам королевы, позвал:
— Открываем глазки, деточка… Переволновалась, рыбка моя?..
— Мариус? — напомнил о себе король.
— Розги ещё нужно вымачивать в соляном растворе, ваше величество, а её величество переволновалась.
— И от чего же?
Зорица открыла глаза, а Мариус съязвил:
— Простите, ваше величество, но муж этой прекрасной женщины полный осёл.
Король побагровел, а медикус улыбнулся Зорице, заворковал:
— И давно ты беременна, рыбка моя?
Зорица смущённо улыбнулась…
А комната глухо грохнула жирной тушей.
Старый Мариус обернулся на шум, растерялся: ещё никто во всём Айрате не видел, как Яромир третий Дикий падает в обморок. Старик взглянул на осколки горшка с цветком у локтя суверена — покачал головой:
— Как неудачно, деточка. Это же были твои любимые огненные петунии.
— Ма-ариус, — улыбнулась Зорица с укоризной, и старик, покряхтывая, заспешил на помощь свирепому суверену. Запричитал под нос. Ворчание старого морийца излилось из распахнутого окна, а Ветерок подхватил его, закружил с чириканьем воробьёв, унёс, пошептался с Долгарой, и невидимым свидетелем жизни Айрата устремился далеко в город, к краю Торговой площади в закатных тенях. Там тоже шумят...
…У оцепления Тарликай мнётся рядом с Вестарианой — и язык у купца спросить чешется, и боязно страсть как: барон-то назвал её «ваше высочество». Высочество! Кого же приютил в караване? Хоть фисту грызи! Тарликай начал притоптывать от любопытства. Но Вестариана не обращает внимания на поскуливающего купца, а он, нет-нет, а оборачивается — бросает короткие взгляды в проулок, где караванщики беззаботно зубоскалят о страже, и где в одной из крытых повозок спряталась от глаз чужеземцев прекрасная Зулика.
Тарликай нервно вздохнул, а принцесса всё так же всматривается во вход его лавки, в длинные тени ворот… Нет, спохватился купец, это же — Минна Ия! — это сколько же ткани можно продать на платья самой принцессе?.. А сего сиятельство Воран… Ну помер старик, чего с площади-то всех выгонять? И почему так долго? Перед глазами Тарликая золотым потоком течёт упущенная прибыль… Никогда на памяти купца в Айрате такого не было.
Рядом нервничает Ратибор, косится на закипающую криками зазывал толпу. На отчаявшихся селян, развернувших бойкую торговлю прихваченными припасами в переулках — им скоро в обратный путь, домой… негоже домой без гостинцев.
Гомон заглушил шёпот принцессы: