Страница 5 из 41
Я прилежно отвечал на все вопросы следователя, а у самого из головы не шло зрелище багряно-черных глазниц этого бедняги. Каково испытать такое – когда вырывают твои глаза?
Максима Кузнецова забрали в больницу скорой медицинской помощи, в реанимационное отделение, однако сомневаюсь, что там его беде могли помочь. Да, рану, конечно, обработают, остановят кровотечение, но зрение ему никто уже никогда не вернет, да и психическая травма останется на всю жизнь.
Насколько я понял, Кузнецов был не в состоянии ничего путного поведать про изверга, вырезавшего его глаза. Следователь сказал, что, по словам Кузнецова, на него напали прошлой ночью, нападавшего он не видел, поскольку было темно, и удар по затылку ему нанесли сзади. Позже он помнил, что его куда-то везли связанного, с кляпом во рту; очнулся он в некоем темном помещении, привязанный ремнями, а маньяк разговаривал с ним свистящим шепотом, пока выковыривал глаза, будто косточки из маслин…
В том, что Кузнецова изуродовал маньяк, ни у кого не было никаких сомнений. Какой нормальный человек сподобился бы на такое, какая неслыханная ненависть заставила бы адекватного мужчину или женщину хладнокровно вырезать глаза другому человеку, при этом спокойно и рассудительно разговаривая со своей жертвой?
Несмотря на состояние, близкое к шоку, я обратил внимание на то, что следователь – полный мужик лет сорока с мешками под глазами и брылами – уж очень мрачен и недоволен. Создавалось впечатление, что с такими преступлениями он уже сталкивался, причем недавно, и ему не по душе расследовать похожее дело снова.
Меня пару раз просили подождать в коридоре, пока в кабинет следователя забегали люди в форме и штатском с какими-то докладами. В коридоре я сидел на неудобной скамеечке рядом с девчонкой в очках, которую опрашивали одновременно со мной в соседнем кабинете.
За то короткое время, что мы провели в плохо освещенном коридоре с обшарпанными казенными стенами, я лишний раз убедился, что эта особа «слегка того». Слишком она была заторможенная и спокойная, а взгляд пустой. В Управлении было тепло, почти душно, но она так и не сняла перчаток. Необычное поведение нетрудно списать на шок после пережитого, но я-то помнил ее поведение в магазине, где она гипнотизировала ряды с йогуртом, так что дело не только в шоке.
Чтобы хоть как-то сбросить напряжение, я спросил, как ее зовут, когда мы очутились одни в коридоре. Она ответила тихим голосом, что ее зовут, насколько мне послышалось, Ира.
– Всё будет хорошо, Ира, – бодро сказал я. Наверное, эти слова больше предназначались мне самому, чем ей.
– Ты этого не знаешь, – серьезно ответила она, скользнув по мне взглядом и уставившись на стенд, посвященный действиям при чрезвычайных обстоятельствах, за моим левым плечом. – И меня зовут не Ира, а Лира.
– Лира? – пробормотал я, огорошенный ее резонным ответом. – Интересное имя, красивое…
То ли обстановка и ситуация в целом не позволяли ей отреагировать в шутливом тоне и просто поблагодарить за комплимент, то ли она по жизни отличалась редкой занудливостью, но она опять-таки с чрезвычайно серьезным видом сказала:
– Ничего в нем нет интересного. Обычное имя. И не обязательно меня успокаивать, я в порядке, ты не заметил?
Я прищурился, глядя на нее.
– И тебе не страшно? Не неприятно?
– И страшно, и неприятно, – Лира потупилась. – Но как это поможет Максиму Кузнецову?
– Максиму уже ничего не поможет, – проворчал я, вновь вспомнив пустые глазницы, отчего по коже пробежал морозец.
– Тут ты прав.
Короче, разговор у нас особо не заладился. Оставшееся время мы провели в праздном разглядывании табличек на дверях и проходивших мимо ментов. Мобильники нас заставили оставить в специальных шкафчиках на проходной, так что у нас не было возможности позвонить кому-либо и даже полазить в интернете, пока ждем.
Отпустили нас чуть ли не под утро. У нас взяли номера телефонов и адреса. Отекший то ли от тяжелой и нервной работы, то ли от злоупотребления алкоголем следователь с бесконечно усталым видом сказал:
– Евгений Гардер и Лира Станкевич, прошу в ближайшее время не покидать город. Можете понадобиться. И мы возьмем у вас подписку о неразглашении данных предварительного следствия. Уголовно-процессуальный закон, статья 161 УПК РФ, запрещает разглашать данные, если это лицо официально предупреждено следователем или дознавателем. А я вас предупредил.
– Но мы-то не знаем никаких данных, – возразил я.
Следователь вздохнул.
– Скажу по-простому. Все эти страсти-мордасти про вырезанные глаза никому не нужны. Среди населения начнется паника, а паника нам ни к чему, понятно? Поэтому прошу не распространять. Вы просто нашли человека, над которым поиздевались хулиганы, избили его… Никаких подробностей до окончания следствия разглашать вы не вправе даже родным и близким. Это уголовная ответственность! В случае нарушения будете отвечать по закону. Вам это ясно?