Страница 101 из 108
Девушка побрела к нему домой. Прошла мимо своей квартиры, миновала пустырь, повернула налево и оказалась около ворот дома Егора. Она была здесь уже много раз. Но сейчас было так волнительно, словно все было впервые.
Дверь была открыта. Она у него всегда открыта. В прихожей было тихо.
Олеся прошла вглубь. Мужчина обнаружился на кухне. Он что-то мешал в кастрюле.
– Привет, – радостно, но в тоже время боязно, произнесла Новгородцева.
Егор обернулся. Он удивленно вскинул брови.
– Привет, – небрежно кинул он, словно пустому месту. – Мы, вроде, сегодня не договаривались о встрече. Не так ли?
Он был прав. Но разве нужно строить план, когда вы любите друг друга, когда хотите быть вместе, когда вам хорошо вдвоем?
– У меня важный разговор, – прохрипела Олеся и села на стул.
Егор чуть дрогнул. Девушка заметила, как напряглись мышцы на его спине, как натянулась кожа на лбу.
– Надеюсь, твой муж не узнал про нас? – спросил Егор.
– Нет, – сглотнула Олеся. Она все не знала, как лучше преподнести новость о ребенке. Набрав полную грудь воздуха, девушка сказала. – Я беременна.
Тишина. Такая безнадежная, что хоть в петлю лезь. Тишина. Такая сильная, что способна порезать тело лучше всякого скальпеля. Тишина. Такая недобрая, что злодеи в книге просто меркнут по сравнению с ней. Тишина. Где двое навсегда разошлись к разным полюсам.
– Поздравляю, – хмуро кинул в ответ Егор. – Виктор уже в курсе?
Олеся была в замешательстве.
– Виктор здесь не причем. Егор, ребенок наш. Твой и мой.
И все. Мужчина поменялся в лице. Его улыбка сползла и превратилась в оскал. А глаза наполнились чернотой.
– Мне ребенок не нужен, – бросил он фразу, которая стала стучать в висках Олеси. – Уходи.
Девушка вскочила на ноги. Ей показалось, что слух обманул ее.
– Как не нужен? – голос предательски дрогнул. – Егор, это наш ребенок. Я же люблю тебя. И ты меня любишь. Ведь любишь?
Но мужчина молчал.
– Любишь? Скажи, любишь! – Олеся сорвалась на крик.
– Не люблю, – два слова, а рана насквозь. – Если хочешь, можешь оставить ребенка, но меня он никак не касается. Про меня можешь забыть раз и навсегда. А если и тебе не нужно это дитя, то сходи к тетке Глафире. Она живет около магазина, третий дом от реки. Аборт сделает и молчать будет.
Затем он достал из кармана мятую бумажную купюру и бросил на стол.
– Этого хватит, – заявил он. – А теперь пошла вон!
Олеся перевела взгляд со стола, где лежали деньги, на Егора. «Пошла вон» - так больно билось в голове. Все рухнуло. Все закончилось.
Девушка выбежала из дома. Слезы застилали лицо. Не было ничего видно. Она бежала через пустырь. Спотыкалась, падала, снова бежала. А вокруг над ней смеялась сама жизнь.
Деньги так и остались лежать на столе. А Егор, как ни в чем не бывало, продолжил варить суп. Ведь он не обещал любовь на век, не клялся на иконах, не говорил о чувствах. Он был не причем. Он был сам по себе.
Вечером этого дня Олеся устроила жуткий скандал Виктору. Проклинала его во всем, просила небеса разразиться громом и посылала к чертям в ад.
И Олеся получит желаемое. Ведь, когда ангелы спят, демоны творят свои грязные дела.
***
Три дня Новгородцева мучилась в ужасной депрессии. Она практически не ела, не вставала с кровати и не разговаривала ни с кем. Она была не в этом мире, не с этими людьми.
Оплакивала свое потерянное счастье, хотя им там и не попахивало. В итоге она решила принять совет Егора и сходить к тетке Глаше.
Тетка эта жила прямо около речки. Дом был небольшой, старый с ветхой крышей. Жила тетка Глафира одна. Детей не было, муж погиб на войне.
Глафире даже ничего не нужно было объяснять. Она все поняла сама. Проводила Олесю в самую большую комнату. Там стояла кровать с металлическими спинками. А в углу весели иконы.
Олеся не помнила, да и не хотела запоминать, как все прошло. Выпила два стакана самогона и ушла в сон.
Тетка Глаша растолкала ее, протянула в руки сверток и выгнала из дому, взяв перед этим деньги.
Велено было закопать сверток. Что там Олеся не знала, но догадывалась.
Всю дорогу ее трясло, словно на морозе шла раздетая. Внутри что-то больно сжималась, Думала сердце, но его у нее не было. Надо же убить ребенка, своего, родного.
Девушка плакала. Тихо. Беззвучно. Она не хотела привлекать внимание прохожих. Но какие могли быть прохожие в рабочее время. Все трудились.
Девушка незаметно прошмыгнула на кладбище. Свернула с тропинки и ушла в самую глубь. Там давно никто не ходил. Все поросло травой и жгучей крапивой.
Олеся нашла кусок оторванного железа и принялась рыть яму. Слезы текли из глаз, а сердце стучало так бешено, что девушка могла умереть на том самом месте от боли.
Вырыла неглубокую ямку, но сверток уместился. Засыпала землей и поспешила удалиться.
Ветер растрепал волосы. На душе стало противно, словно в нее плюнули. Но на самом деле, Олеся сама в себя и плюнула. Сломала свою жизнь и обрекла на мучения и гибель остальных.
Дойдя до пустыря, Олесю охватила такая лютая ненависть, что тело затряслось. Она повернулась лицом к кладбищу.
– Ненавижу вас всех! – закричала девушка, затем стала чуть тише. – Пусть будет проклят Витька и все его отродье. Пускай сгниёт заживо Егор и вся его семья! Будьте прокляты и наказаны все те, кто когда-нибудь будет счастлив по-настоящему. Чтобы вы все сдохли!– плюнула на землю Олеся и пошла дальше.