Переплёт

Альта спрыгнула с перегородки, и Дарне протянул руку, поддерживая ее. На миг она засомневалась, брать его руку или нет; их ладони почти коснулись друг друга, и она вспыхнула. Дарне улыбнулся, она ответила ему тем же. Не глядя на меня, она проговорила:

— Какой Люциан добрый, верно. Эм? — Мы найдем ей другой дом.

Я обрадовался, увидев, как померкла улыбка Дарне. — Не говори ерунду! Ты можешь взять ее. Люциан. Ты ведь спас мне жизнь! А теперь спасешь еще одну. — Она шагнула ему навстречу, сжав пальцы в кулак, словно все еще чувствовала его полуприкосновение.

Он покосился на меня, и взгляд его был нечитаемым. То, что на миг в нем промелькнуло раньше, исчезло. Он повернулся к Альте и сказал:

— Спасибо.

— Пойду скажу отцу! — выпалила Альта, ее глаза блестели. Она хлопнула дверью конюшни и закашлялась на холоде. Потом снова стало тихо.

Дарне молча разглядывал щенков. Я же сверлил его взглядом до тех пор, пока он не поднял голову и не посмотрел на меня.

— Ты сможешь забрать щенка, лишь когда ему исполнится три месяца, не раньше.

Он кивнул. Золотистый отблеск лампы делал его лицо похожим на древнее позолоченное изваяние. В дверь ворвался сквозняк и погнал по полу соломинки; меня пробрала дрожь. Я стиснул зубы, чтобы он не заметил.

— Но я бы хотел навещать ее в промежутке. Чтобы она ко мне привыкла.

Я уже собирался уходить, но споткнулся и остановился; гвозди на подошвах так громко царапнули по полу, что Крепыш зашевелился в стойле и шумно выдохнул через рот. Дарне смотрел на меня открыто, бесхитростно; мой взгляд скользнул по его белоснежному воротнику, соломинке на лацкане, блестящим черным сапогам. Как он умудрился пройти по двору и не запачкать их?

Я протянул ему руку.

— Хорошо сыграно, отдаю тебе должное. — Что ты имеешь в виду?

— Ты ведь этого добивался? Теперь у тебя есть повод приходить к нам постоянно.

Oн взглянул на мою протянутую руку. Я отдернул ее, прежде чем он успел пожать ее и унизить меня этим.

— Вообще-то, я всегда хотел завести собаку. — Не сомневаюсь.

— А если твой отец все равно собирается утопить щенка... Я зашипел сквозь зубы:

— Забудь. Ты выиграл.

— Послушай, я не знаю, с чего ты взял, что мы соревнуемся...

— Прошу, не надо пытаться сразить меня своим обаянием. Достаточно того, что другие валяются у тебя в ногах.

Он пристально смотрел на меня; меж бровей залегла тонкая морщинка. Под этим взглядом меня охватил жар; я словно почуял наступление лихорадки.

Дверь с грохотом распахнулась.

— Папа так рад, Люциан! — воскликнула Альта. — Я знала, что он обрадуется. Давай я достану малышку из стойла и дам тебе подержать? Только ненадолго. Пружинке это не понравится, но малышка хоть тебя понюхает и... Что это у вас произошло? — Она переводила взгляд с меня на Аюциана. — Эмметт, ты чего такой надутый? Как будто у тебя запор. — Не задерживайся допоздна. Альта.

Я вышел и оставил их вдвоем.

XIV

я надеялся^ что Дарне передумает; но когда на следующий день он не пришел^ меня отчего-то охватило разочарование; словно я планировал подраться с кем-то; а тот извинился и драка не состоялась.

Неделю после его визита погода стояла бесцветная белесая — снег не шел, но небо сливалось с землей и играло со зрением шутки. Я пытался не думать о Дарне, но взгляд скользил по непривычно мягким контурам и гладким полям, которые прежде всегда выглядели иначе, и мысли начинали блуждать, а потом... Как-то раз я возвращался с верхнего поля по глубоким сугробам и, споткнувшись о невидимый камень, полетел вперед. У меня возникло странное ощущение: я не сразу понял, где нахожусь. Лишь поднявшись на ноги, я узнал сломанный участок забора, которым собирался заняться уже несколько месяцев, и изумленно покачал головой: это ж надо было заблудиться здесь. В ту ночь я плохо спал, и на следующий день был дерганым и раздражительньпл. Все валилось из рук, все шло не так: я споткнулся о ведро с молоком и опрокинул его; неплотно закрыл задвижку в маслобойне, и туда пробралась свинья; крыша молотильни едва не обрушилась, а одну из наших овец загрызла лиса. Отец, как и я, пребывал в скверном расположении духа, а у мамы своих дел было по горло: она кормила цыплят и выполняла прочие обязанности Альты, а меня послала таскать воду для стирки. Наконец я чуть не отхватил палец резкой для репы; это привело меня в чувство.

Улучив момент, когда мама повернулась ко мне спиной, я стащил кусок хлебного пудинга и пошел в конюшню. Там я ел и смотрел, как Пружинка кормит щенков. Но даже эти новорожденные комочки почему-то меня раздражали; сначала я не мог понять, чем они могли мне досадить, но потом понял, что они напоминали мне о нем, о Люциане Дарне, о том, как он смотрел на меня; его презрительный

взгляд лежал на мне печатью; даже когда его самого рядом не было.

— Люциан!

Альта звала его — не знаю^ давно ли. Я запихнул в рот остат1си пудинга и вышел во двор. Сестра стояла у окна и махала рукой; на дороге у ворот слышался приближающийся стук копыт. Но снег приглушал все звуки, и когда секунду спустя он спешился прямо передо мной, я вздрогнул от неожиданности. Наши взгляды встретились. Он вежливо и осторожно кивнул и с преувеличенной тщательностью отряхнулся. Его куртка пахла лошадью, а высокие сапоги были забрызганы грязью; я же работал целый день и знал, что от меня разит потом и я весь в грязи, паутине и овечьем помете. И хотя мы оба не блистали чистотой, я почему-то отвернулся и покраснел против своей воли. На пне лежал топор; не зная, куда себя деть, я взял его и сделал вид, будто рубил дрова перед его приездом. Схватил ближайшее полено и с громким стуком расколол его пополам.

Кажется, он хотел что-то сказать, но тут на порог выбежала Альта.

— Пойдем смотреть щенков! — выпалила она, и Аюциан пошел за ней. Задержался ли он у ворот, ожидая, что и я его поприветствую? Мне было безразлично. Я расколол еще три полена и последовал за ними в конюшню.

— Смотри, вот тут у нее будет большое черное пятнышко, — говорила Альта, когда я вошел, бережно держа щенка под грудь. — Вот, подержи.

— А если уроню?

— Не уронишь, — успокоила его Альта. — Вот так. Хорошенькая, правда? Как ты ее назовешь?

— Еще не думал об этом. — Он неуклюже поднял щенка. — Ты права, на нее как будто чернила пролили. Вот тут как будто пятно. Может, назвать ее...

— Надеюсь, ты не собираешься назвать ее Пятном, — сказал я.

Люциан Дарне оглянулся: он не заметил, как я вошел. — Я этого не говорил. Может, Капелька? Или Чернушка? — Клякса, — предложила Альта.

Щенок раскрыл рот и зевнул, точно услышал ее, и Альта засмеялась.

— Видишь? Ей нравится. Пусть будет Клякса. Так собака и стала Кляксой. Впрочем, Дарне, похоже, было безразлично; он улыбнулся лишь потому, что Альта улыбнулась, как будто был готов соглашаться с ней во всем. С щенком он держался, как с младенцем, — осторожно, во всем слушаясь Альту, — и я презирал его за это. Я не сомневался в том, что он ведет игру: его улыбки, ласковые постукивания по носу щенка — все было ради Альты. И на ферму он приезжал, чтобы повидаться с Альтой, а не со щенком. Теперь он наведывался к нам раз в пару дней. Когда кашель усилился и Альте пришлось неделю пролежать в постели, он часами сидел рядом, играл с ней в игры и дразнил ее, а она объедалась шоколадом, который он специально для нее заказал из Каслфорда.

Поначалу я держался в стороне. Пусть приезжает, думал я, но видеть их вдвоем мне совсем не хочется. Но примерно через неделю мама затащила меня в кладовую, когда я проходил мимо, и закрыла за собой дверь.

— Эмметт, можно поговорить?

— Что? Здесь? Холодно же.

— Я быстро. Речь об Альте и... мистере Дарне.

Мистер Дарне. Должно быть, мои чувства отобразились на моем лице, потому что она не дала мне ответить.

— Послушай, Эмметт. Я знаю, что он тебе не нравится — и не смотри на меня так, думаешь, никто ничего не заметил? Но прошу, подумай об Альте.