Переплёт

В окне верхнего этажа как будто бы колыхнулась занавеска. Я стал уговаривать себя, что мне показалось, но чувствовал, как чей-то взгляд скользит по мне, пока я иду по дорожке, и вздохнул с облегчением, оказавшись у входной двери. Прижав сундук к дверному косяку, я кое-как дотянулся до колокольчика и стал ждать. Руки тряслись под весом ноши. Рисунок на панели из цветного стекла — лампа и ее пламя, окруженные зеленой лентой, — задрожал и заплясал перед глазами. Гудели колени, дрожь в них была слишком сильной и не могла быть вызвана далеким дребезжанием колес по булыжной мостовой. Дыхание участилось.

— Доброго дня, сэр, — произнес кто-то.

Но я не обратил внимания на открывшую дверь служанку — тихий голос, кружевной чепчик, прыщик на лбу, — потому что в коридоре за ее спиной увидел Люциана Дарне, спускающегося по лестнице. Земля вдруг пропала у меня изпод ног, и я закачался на волнах тьмы.

Каким-то чудом я все же удержался на ногах. Каким-то чудом, когда Дарне... Люциан Дарне взял сундук у меня из рук и повел в комнату, я смог последовать за ним, с трудом удерживая равновесие. Каким-то чудом я даже отвечал ему, хоть и не помню, что он спрашивал и что я говорил в ответ.

Не сразу, но мир перед глазами наконец обрел прежнюю четкость. Я сидел за полированным овальным столом из черного дерева, блестевшим, как зеркало. В комнате было темно, и хотя через окно просачивался серый дневной свет, лампы на стенах горели. В камине пылал огонь. Цветом камин напоминал сырое мясо с прожилками жира, обои были такого же цвета, но более темного оттенка, с узором из мелких бордовых цветов. У стены в дальнем углу комнаты стоял высокий застекленный шкаф с диковинками. Я прищурился, пытаясь разглядеть коллекцию: пучок перьев, порхающие бабочки под стеклянным колпаком, оскал гигантской челюсти... В ушах по-прежнему гудело, будто рядом кто-то водил пальцем по ободку стакана, но гул был совсем слабым и я старался его не замечать.

— Отец спустится через минуту. Желаете чего-нибудь? Может, стаканчик хереса? Мы только что пообедали, к сожалению. Ужин в восемь.

— Благодарю.

Люциан Дарне захлопотал у графина в дальнем углу комнаты, и мне стало легче. Я с силой выдохнул и сжал ноги, чтобы унять дрожь в коленях. Он не помнил меня. Когда мы виделись в прошлый раз, во взгляде его читалась ненависть. Теперь в нем не было ничего, ни капли узнавания, ни следа презрения или ярости — ничего, что могло бы мне навредить, лишь легкая тень высокомерия, которая, судя по всему, была для него привычным выражением и не относилась ко мне.

— Прошу.

Передо мной оказался стакан, и я заставил себя посмотреть ему в глаза.

— Спасибо. — Я не ожидал, что мой голос прозвучит так ровно. Сделал маленький глоток, и жидкость теплом разлилась по телу.

— Посылка для отца^ правильно я понимаю? — Да.

Вероятно, я должен был остановить его, не дать открыть сундук, но он с такой уверенностью щелкнул замками, что не было сомнений: он делал это раньше. Люциан Дарне достал четыре или пять книг, повертел в руках, взглянул на корешки и бросил обратно с откровенным презрением. Одну книгу он разглядывал дольше других, нахмурившись, — ту самую, на которую и я обратил внимание, когда де Хэвиленд убирал ее в сундук, со светлой обложкой, на которую словно просыпали красно-золотые тлеющие угольки. Но в конце концов он и ее бросил в сундук, причем с еще большей ненавистью, чем швырял предыдущие.

Пока он рассматривал книги, у меня было время понаблюдать за ним. Надо признать, он изменился: исчезли круги под глазами, осунувшееся лицо разгладилось. На щеках появился румянец, который через несколько лет у людей такого типа обычно превращается в болезненно-красный, лихорадочный; взгляд был тусклым, как грязное стекло, но в целом Люциана Дарне можно было назвать красивым. Однако мне не верилось, что передо мной стоял тот же юноша, которого я видел у Середит, — тот самый, чье худое мрачное лицо являлось мне в кошмарах.

Открылась дверь. Чей-то голос произнес: — Ты, должно быть, помощник де Хэвиленда. Я начал подниматься, но седовласый мужчина, стоявший на пороге, поднял палец и снисходительно улыбнулся. В глазах его играли искорки.

— Сиди, юноша.

Oн прошел мимо сына и сжал мою руку в ладонях. У него была теплая сухая кожа. Вблизи я увидел, что не так он и стар, несмотря на седую шевелюру и худое лицо; в нем было что-то не от мира сего, что-то неземное, но не хрупкость. Я с трудом представлял этого человека во главе промьппленной империи Дарне.

— Очаровательно, — проговорил он, — ты же почти ребенок. И уже переплетаешь для де Хэвиленда! В наше время так мало юношей находят себе полезное занятие. Люциан Дарне махнул на дверь.

— Мне вас оставить?

— Нет, нет, останься. — Дарне-старший разглядывал меня так пристально, будто желал проникнуть мне в душу. — Жаль, что твой хозяин сам не смог приехать, но, как я понимаю, лорд Лэтворти увел его прямо у меня из-под носа. Ну да ладно, зато я познакомился с тобой. Какая удача.

— Мистер де Хэвиленд наверняка жалеет, что не смог приехать.

— Как же, как же, — ответил Дарне-старший, но подоброму, его слова не прозвучали насмешкой. — Как бы то ни было, де Хэвиленд наверняка рассказал тебе о нашей бедной Нелл — сядь, Люциан! — и о том, сколько бедняжка настрадалась. Нет нужды, — он снова поднял палец, — говорить о ее несчастьях в присутствии моего сына, он слишком нежен для рассказов о чужих неприятностях. — Может, презрительные нотки в его голосе мне только почудились, может, Люциан вовсе не стискивал зубы, а может, все так и было на самом деле. — Но я хотел бы снова видеть ее счастливой, — закончил Дарне.

— Де Хэвиленд сказал, что у вас есть служанка, и ей требуется...

— Именно, именно. — Он кивнул, чем спас меня от неловкости. — Простого переплета будет достаточно. Она простая девушка, знаешь ли, умом не блещет, хотя все мы, естественно, ее очень любим. Ты, кажется, что-то сказал? — обратился он сыну.

— Нет, — ответил Люциан, налил себе стакан бренди и выпил залпом половину.

В глазах Дарне-старшего промелькнуло что-то вроде печали, но когда он снова повернулся ко мне, его лицо разгладилось и стало безмятежным. — Думаю, много времени это не займет. Она молода, а в юности несчастья быстро забываются. Что до самой книги, доверяю тебе самому выбрать оформление и все прочее. Если пришлешь готовую книгу через неделю, буду рад.

— Прислать книгу? Сюда? Но я думал, книги отправляют в хранилище...

— Нет, нет. У нас здесь свое хранилище. А теперь вьшужден тебя покинуть. У меня дела, и, боюсь, мы больше не увидимся. Во всяком случае, сегодня. Но, надеюсь, наши пути вскоре снова пересекутся. — Он похлопал меня по плечу и вышел из комнаты.

— Я забыл сказать, мистер де Хэвиленд прислал вам эти... — Я указал на сундук, но было слишком поздно, дверь за Дарне-старшим закрылась.

Люциан проводил его взглядом.

— Он очень обаятелен, не так ли?

— Я рад с ним познакомиться. — Только сейчас я осознал, что Дарне-старший не поинтересовался, как меня зовут.

— Конечно, конечно. — Люциан наклонил пузатый стакан и вылил на язык последние капли. — Впрочем, тебе-то какая разница, какой он из себя? Главное, чтобы хорошо платил. Хоть и платит он не тебе, а де Хэвиленду.

— Он заботится о благополучии вашей служанки, что любезно с его стороны. Не всякий хозяин поступил бы так.

Люциан рассмеялся, наполнил свой бокал и выпил бренди одним глотком.

— Ты что-то вроде врача, — то ли спросил, то ли констатировал он. — Приходишь и вскрываешь нарыв. Большой пульсирующий гнойник размером с чью-то жизнь. Потом моешь руки и притворяешься, что не нюхал ничего, кроме роз. Уходишь с отяжелевшими карманами и ждешь следующего раза. Точь-в-точь как врач. Работа на благо людей. Но на самом деле ты занимаешься этим, потому что людям вроде моего отца нравится вкус гноя...

— Какая мерзость.

— Мерзость, верно?

Я отвернулся. В стекле шкафчика с коллекцией диковин зашевелилась тень, точно один из предметов ожил. Но то было отражение Дарне-младшего: он подошел к камину и протянул свободную руку к огню. Он был без запонок, манжета распахнулась, и я увидел вены на его запястье, выступающие нити сухожилий. Кожа была бледной, желтоватой, как слоновая кость.