Страница 41 из 64
В комнате горела лишь одна тусклая настольная лампа. Сигаретный огонёк всё так же подрагивал на балконе. Сколько же он выкурил за всё это время?!
Музыка заглушала мои шаги; я нерешительно остановилась у стола, не зная, стоит ли подойти к нему или лучше будет вернуться к себе (конечно, лучше!)
Взгляд остановился на куче скомканных листков рядом с лампой. Тут же, в большой жестяной коробке, лежали черновики нот, а на них – дешёвая зажигалка. Я, не думая, взяла один лист, расправила и поднесла к свету. Это были стихи, его стихи.
«Оголённые нервы
Сожжённая плоть
Ты кромсаешь мне душу
Как мясник, без наркоза...
Твои губы как яд
А объятья как путы
Но я вырву из сердца
Эту боль, как занозу...»
Дальше лист был криво оторван. Я торопливо взяла следующий...
«Наркотический сон с отголосками яви
Бесконечные ночи и мутные дни
Нет надежды на завтра, мы застыли в начале
И, чужие друг другу, видим общие сны...»
Обрыв.
«Я больше не могу искать тебя
Зная, что тебя просто нет
Ты рядом стоишь, но считаешь меня только тенью
Странно...
Слишком просто оправдать себя
И выйти из мрака на свет
Но зачем снова лгать, если порвана
Нить Ариадны...»
Неровные строчки стали расплываться, и я с силой провела по глазам ладонью.
Ирг... Что же это??
Ещё один лист был с нотами. Почти не чирканный, но залитый с одного края подсохшей жидкостью со знакомым запахом коньяка.
«Я хотел бы смять
Я хотел бы смять
Я хотел бы смять все дни
И оставить ночи
Чтоб с тобою быть вдвоём
Выпей кровь мою, сердце растопчи
Но люби, прошу, люби!
Только ты не хочешь...
Так гори оно огнём!!
Я не буду ждать
Я не буду ждать
Я не буду ждать, когда
Ты устанешь первой
И захочешь снова жить
Я порву все струны, я сожгу все песни
И открою дверь туда
Где на старой сцене
Режиссёр, смеясь, сидит...»
Я машинально посмотрела в сторону зажигалки. Зачем она здесь? Зачем вообще вторая зажигалка, если он курит на балконе? И эта жестяная коробка... Неужели он и вправду хочет?.. Лист, плавно кружась, приземлился на ковёр у моих ног. Я нагнулась - и подняла сразу два листа.
На втором были не стихи, а, скорее, записка самому себе. Тот же размашистый наклонный почерк, те же старательно перечёркнутые строчки...
«Не забыть купить новый чехол на запаску. Встреча с организаторами – когда? Позвонить Габе. (кто такая Габа?) Извиниться перед (густо зачиркано) Веро за дурацкую шутку. Куплю ей завтра цветы. А Саби – шоколадку (зачёркнуто) яблок. Что-то башка разболелась, надо найти таблетки и лечь спать...»
Я тупо уставилась на эту странную напоминалку. Странную – потому что писать подобные вещи было совершенно не в духе Ирга. Зачем это, что он боялся забыть сделать? Здесь не было ни одного по-настоящему важного дела, которое нуждалось в напоминании. Неужели он не извинится, если не подглядит в эту записку? Бред какой-то... Да, а ещё он назвал меня, как и все. Хотя я привыкла к «Альфи» и давно перестала его за это шпынять. Может, он теперь тоже решил называть меня, как остальные, специально подчёркивая дистанцию?
Старый магнитофон заиграл «Шторм». Это очень мощная музыка, которую, несмотря на поздний час, так и хочется сделать погромче. Забыть о своих терзаниях и проблемах, раствориться в неистовых звуках бешеной стихии и стать её частью. Свободной, как ветер, безжалостной, как огромные, бросающиеся на берег волны, могучей и упрямой, как высокие мрачные скалы...
Я слушала музыку и рассеянно блуждала глазами по комнате. На столе рядом с лампой лежали несколько блистеров с таблетками. Анальгетики, снотворное, от спазмов, снова обезболивающее, снова сильное снотворное... Зачем ему так много от одной головной боли? Тем более, после спиртного, это же небезопасно...
Музыка оборвалась, кассета тихо зашипела и отщёлкнулась. И тут такой же «щелчок» раздался в моей собственной голове. Нет, этого не может быть...