Камни & косы

В самом сквернейшем настроении я ввалился в (пока ещё свой) дом и сразу поплёлся на кухню. Есть у Габы я не стал принципиально и теперь собирался что-нибудь срочно сожрать. И заодно выпить.

Из кухни доносился приглушённый разговор. Я узнал Тома и Саби; Альфи ещё не вернулась.

- ...что будет после этого фестиваля? – рассуждала Саби. – Мы сейчас все на воодушевлении, но что потом? Если нас действительно заметят и начнут продвигать? Мы же не маленькие, знаем: поначалу будет не жизнь, а каторга. Да и как я буду выглядеть на сцене с пузом?! Придётся брать другую солистку, однозначно...

- Я без тебя играть не буду, - твёрдо заявил Том. – Пусть даже Ирг на меня обидится. Но для меня тут выбора нет – семья или музыка. Конечно, семья! Ты.

- Спасибо, мой хороший... – до меня донёсся характерный звук поцелуя. – А как же Ирг? Для него-то музыка всегда была на первом месте. Я даже не могу представить, чтобы он занимался чем-то ещё. Если он соберёт новую группу, то ещё сможет многого добиться.

«Ну-ну», - подумал я и хотел уже войти, но снова замер на месте.

- ...особенно, если рядом будет Веро. Вместе они горы свернут, я уверен!

- Ага! Если только не разбегутся по-глупости. Смотрю я на них – детский сад какой-то, - снисходительно отозвалась «многомудрая» Саби. – Их же тянет друг к другу, это и слепому видно. Чего же они тогда сопротивляются? Чего боятся? Поговорили бы нормально, как взрослые люди... Глядишь, и родили бы нашей Гинтаре жениха...

Том невольно засмеялся, а вот я машинально опёрся о стену.

- Зря надеешься! Они оба зациклены на своей свободе. Ирг уж точно! Ты представляешь, как он сидит и мямлит, как я тогда, предложение руки и сердца, с коробочкой в руках...

- Угу, а ещё лучше - на коленях и с букетом! – тут они захихикали оба (ну, я им это припомню!)

- Это называется «фантастика в соседнем отделе»! То есть, конечно, полная фигня... Ирг ненавидит попадать в глупые ситуации.

- Вот поэтому и мучается сейчас, как дурак! – уверенно заявила Сабина. – Ведь любой женщине приятно знать, что к ней клеятся с серьёзными намерениями, а не хотят только «в койку сходить». А Веро... Она хоть немного представляет, как НА САМОМ ДЕЛЕ Ирг к ней относится? Она только видит, что её дико хотят... Но ведь ей нужно большее. Или всё, или ничего. Вот и выходит пока сплошное «ничего»...

- М-да... – задумчиво произнёс Том. – Похоже, ты права, солнышко... Только, боюсь, Ирг и сам ещё не понимает, на что способен ради неё. Он просто вбил себе в голову, что Веро в любом случае его вежливо пошлёт, как и всех остальных.

- Это называется – струсил, - отчеканила Саби. – Ты ведь тоже не знал, что я тебе отвечу, тоже сомневался... Но ты смог себя перебороть. А Ирг – если он так и не попытается выяснить всё до конца, значит, он в таком случае трус и недостоин Веро. Лучше один раз бросить вызов и проиграть, чем всю жизнь «сидеть в норе» и вздыхать о несбыточном... А ведь он никогда таким не был...

Тут я не выдержал и, не разбирая дороги, ломанулся в свою комнату.

Трус... Саби права на все сто. И с этим надо что-то делать. Пока не стало слишком поздно.

Какое-то время я нервно наматывал круги по комнате, натыкался на мебель и грязно ругался; потом завалился с ногами на кровать и бездумно уставился в потолок. Мысли разбегались, а те, что удавалось «поймать за хвост», казались совершенно дикими и несвоевременными...

А потом я кое о чём вспомнил. Встал и пошёл в комнату родителей, запертую на ключ почти семь лет назад... Когда-то здесь жили счастливые люди. Жили себе жили, и однажды попали в страшную аварию. Она умерла у него на руках... А он выжил – с тем, чтобы через два месяца уйти вслед за ней. Габа до сих пор не может простить, что сын сам не захотел жить дальше, угас, истощённый тоской и невольным чувством вины – за то, что не смог спасти любимую женщину. Бабушка не хотела понимать, как можно хотеть смерти, если тебе всего сорок шесть, и у тебя есть сын-оболтус, которого ещё нужно «поставить на ноги», есть мать, в конце концов... Сама Габа овдовела примерно в таком же возрасте, и ничего, живёт себе припеваючи, не забивая голову каким-то глупостями... Наверное, это правильно. Да вот только я и тогда не осуждал своего отца, а теперь – тем более. Он просто очень сильно любил мою маму. Так, что жизнь без неё просто утратила для него смысл.

Я хорошо помню наш последний разговор, такое невозможно забыть. Отец просил у меня прощения и тихо плакал... И говорил – я чувствую, я слышу, как моя Сауле зовёт меня. Прости, но я уже всё решил... Он ушёл на следующее утро – со счастливой улыбкой на измученном лице.

С тех пор в этой комнате ничего не изменилось. Жена дяди Матаса раз в неделю приходит сюда убираться, но за всё это время не переложила ни одной книги. Я и с закрытыми глазами нашёл бы то, что мне было нужно. Резную деревянную шкатулку, где хранились мамины драгоценности. Красивые дорогие вещи, обручальные кольца... И ещё одно кольцо. То, которое отец подарил ей на помолвку. Большой прямоугольный камень на тонком ободке из белого золота. Прозрачный зеленоватый аквамарин – изменчивый, как холодные воды родной Балтики - притягивает взгляд, держит и уже не отпускает. Его завораживающая глубина до боли напоминает глаза одной девушки. Уже – моей любимой девушки...