Зершторен (роман разрушения)

Неужели оно так и есть, что это – не мой путь, что всю эту жизнь, всё это время я ошибался??? Шёл не туда... все эти годы заблуждался? Вспоминаю, сколько в памяти компьютера ещё храниться черновиков: несколько начатых романов, десятки рассказов, повестей, поэмы, стихи – всё не так? Всё напрасно? Все мои надежды? Все мои усилия, весь мой труд... сотни страниц, миллионы символов... десятки персонажей... их жизни – пустяк, бессмыслица... лишь набор единиц да нулей... ???

В какой-то миг я едва себя останавливаю от того, чтобы не удалить все файлы из памяти ноутбука. Не могу, просто нет сил с этим проститься навеки. В этих строчках, в каждой букве или запятой – весь я, даже если то не совершенно, всё в изъянах и кривости, вся моя жизнь... и если это исчезнет, то я исчезну вослед... без меня же всё это наследие продолжит существовать... вот он – мой роман разрушения – стоит на полке в шкафу... и судя по продажам: практически у полумиллиона таких же, как я, людей, он продолжит стоять, даже если я сейчас рассыплюсь в прах. Я зависим от моих сочинений, навсегда в их власти и под их игом. Они же освобождаются от моего патронажа в тот миг, когда я ставлю окончательную точку в их формировании. И Зершторену плевать, нравится он мне или нет. Он есть – и этим он велик. Я над ним уже не имею никой власти. Никаких прав. Никакого влияния. Есть он. И есть я. И пребывает он со мной из жалости. Из обязанности. Как сердобольное чадо, неволенное немощным родителем. И я ему благодарен. Кряхтя и отфыркиваясь.

Но мой дергающийся глаз зарится на всё то, над чем я пока всецело нависаю единоличной природой... во мне сменяются страх и неуверенность, я порой пытаюсь представить тот кошмарный момент, когда всё же решусь на уничтожение всего моего достояния – и паника тут же меня пробирает трясучкой и покалыванием в пенисе и ногах. Мне просто страшно ярко представить то, как я Гоголем истребляю свои тома. И просто не могу для себя уразуметь то, до какой степени был одержим, отчаян, растерян и дезориентирован в душевной смуте Николай Васильевич, если решился на такой радикальный переломный шаг – сжечь... и я встаю в тупик, когда пытаюсь представить чувства, которые на меня нахлынут горячей волной, когда альтернативно я всё же осмелюсь расстаться со своими прошлыми творческими опытами... Я стою перед пропастью, дуют отчуждённые, равнодушные ветры, темно и неуютно, повсюду рассеяна ненависть, злоба и чернота, ожидание бури. И я... стою над этой пропастью, пред обрывом, а позади – ничего... подо мною волны разбиваются об острые скалы... и если развернуться и отойти подальше от этой аллегории ледяной смерти, то... не будет никакого проку от того, буду ли маргиналом, зависнув, в недоумении пред выбором стоять продолжать на пике скалы... или уйду, пущусь в далёкий путь... и замёрзну, поскольку в мире осталась только эта скала. Только это бескрайнее серое море. Стальное тяжёлое небо. Бесконечный материк, полуостров, с коего нет выхода... Вот он ответ. Нет выхода. Невыносимая безнадёга. И ветер обдувает со всех сторон, и, беззащитный, ты, оставшись без прошлого, без души и защиты, открытый всяким нападкам и угрозам, беспомощный, растерянный, испуганный, не видишь ни в чём ни цели... ни смысла... ушедшая из-под ног почва... опора. И падаешь. Падаешь. Скорбящий в тягостной муке. В тоске.

... Вдруг останавливаю этот круговорот рассуждений вокруг себя, тянущий всё более на дно. Сам, вертящийся, останавливаюсь. Замираю. Едва дыша. С окончательным решением: как бы ни были плохи они, мои тексты, я с ними не расстанусь. Духу не хватит. Того сумасшествия, которое бы жестоко толкнуло меня на это безобразие.

... нужно как-то отвлечься. Забыться, отбросить подальше всё тревожное, успокоившись; отринуть весь этот негатив, который сам же я себе и сообщил.

Прибегаю без особых раздумий к традиционному способу разрядки, снятия пара: открываю ноутбук и принимаюсь шариться по эротическим сайтам, дабы набраться впечатлений. Приспускаю трусы, освобождая уже начинающий подрагивать член, предвкушающий скорые радости. Но лёжа одновременно стимулировать эрекцию и прогуливаться по страницам с порнушкой не особо удобно, поэтому перемещаюсь с компьютером на стол, неуклюже ковыляя со спущенными трусами и торчащим членом. Сижу, пялюсь в монитор и неспешно мастурбирую, растягивая удовольствие. Особое удовлетворение приносит одновременный с героями оргазм. Ощущаешь некую сопричастность. Включённость в жизнь.

В данный же момент, чаще задышав и стиснув в кулаке свой детородный орган, я наслаждаюсь, отдавшись абсолютно этому просмотру, забыв о чём бы то ни было: ни проблем, ни морали, ни комплексов – только секс, человеческие гениталии, разврат, извращения и прочее, прочее: она, обнажённая, поглаживающая свой клитор, лежит на белых простынях, а над ней, возвышаясь, стоит парень, стимулируя самого себя: его мошонка оказывается надо лбом девушки; она чуть запрокидывает голову, свешивая её с кровати, берёт в руку твёрдый пенис с открытой головкой, направляя его вниз к лицу, и льнёт к нему губами; гладит, ласкает ладонью, заигрывает с ним языком, обводя контуры; парень встаёт чуть ближе, дабы глубже войти девушке в рот; она безропотно принимает его фаллос, насколько может. Порой ракурсы сменяются: и вот перед камерой уже раскрывшееся розовое влагалище девушки; её лобок, анальный проход – всё чисто от волос. Она ласкает себя, нежно, неспешно, порой щупая указательным пальцем эрегированный клитор, разводит в стороны интимные губы, показывая малиновую слизистую, узенький влагалищный ход; затем уже всею ладонью начинает массировать промежность, похлопывая себя, вводит два пальца внутрь, прогибая при этом поясницу. Снова общий план: ласковый неторопливый минет, мужчина временами трогает её полную упругую грудь с тёмными сосками. Наконец в кадре появляется вторая героиня, рыженькая, становится на колени перед партнёршей с раздвинутыми ногами и трогает её влажные гениталии, гладит живот, склонившись, касается кончиком языка кожи, ведёт вверх, поднимается выше и целует груди, облизывает ложбинку между ними, обнимает губами её твёрдые соски, посасывает их, обводит языком коричневую кайму; затем оказывается на одном уровне с брюнеткой и аккуратно вытаскивает из её рта член парня, облизнув головку. Теперь уже вдвоём они лижут пенис, касаясь языками; временами томно целуются, проникая языками в рот друг другу, причмокивают и снова лижут, целуют; рыженькая временами слизывает с подставленных брюнеткой губ натёкшую половую смазку парня вперемешку с её слюной, слизывает и, подержав во рту, передаёт эту жидкость прозрачной толстой жилкой снова брюнетке в распахнутый рот, та сглатывает, рыжая смачно целует её...