Страница 47 из 58
– Всем здрасьте, – не кто иной, как Борис Зайцев, рядом с Некрасовым опускается и взмокшие ладошки о коленки трет. Какого черта, вообще?
– Привет. Мужики, – сейчас, надеюсь, Ромка объяснит. Не зря же друзей своих от поедания медальонов отвлекает. – Это Боря. Без пяти минут Леркин свояк.
Приплыли. А вроде не в деревне живем, какой-никакой размах, а имеется. Чего ж тогда куда ни плюнь, все одни и те же рожи?
– У него, между прочим, тоже свадьба на носу, – Некрасов своего будущего родственника по плечу бьет, а тот, от такого внимания смутившись, голову наклоняет и переносицу почесывает. Прям скромняга! И не скажешь, что этот добряк на деле скотина равнодушная, умудрившийся лучшую в мире женщину не просто прозевать, а еще и комплексы ей привить! И как теперь с ним за одним столом сидеть? Это еще неделю назад я бы в легкую с ним парой фраз перекинулся, а сейчас собственник во мне проснулся. И стоит представить, что Стеша с ним четыре года постель супружескую делила, кровь, как вулканическая лава, закипает и, кажется, уколи палец, бурлящими пузырями на белоснежную скатерть прольется.
– Гриш, познакомься. Между прочим, Борис неплохой бухгалтер. Как раз хотел предложить тебе его вместо Анжелки взять. Этот точно с деньгами твоими на курорт не умотает!
А Некрасову-то откуда знать? Как по мне, так одного Леркиного слова недостаточно. А если уж знать, как он со Щепкиной обошелся и вовсе – никакого доверия не вызовет.
– Боря, это Григорий Полонский. Мой лучший друг и по совместительству строгий начальник, – и пока ничего не подозревающий жених нас друг другу представляет, мы с Зайцевым взглядами обмениваемся. Я наверняка недовольным, он удивленным и каким-то растерянным. – Так что времени зря не теряй. Вакансия главбуха в его фирме свободна.
И кажется, пиар менеджера мне тоже стоит заменить. А то этот зарвался, уже и кадровые вопросы решать удумал!
Возможно, чересчур сильно руку соперника жму и идею мальчишник спасать подальше отодвигаю. Заслужил Некрасов, так что пусть деликатесы ест и недовольно вздыхает, мечтая о реках текилы. А я пока лысого рассмотрю, а то в загсе не слишком-то его персоной озаботился. Больше об ускользающем из рук наследстве думал…
Ни к разговорам больше не прислушиваюсь, ни к пыхтению Ромкину. Все этот занятный экземпляр изучаю. И чего она в нем нашла? Разве что после пары рюмок в коллектив хорошо вливается, а спустя час даже анекдоты дурацкие травит, рукой оливковое масло с подбородка стирая. Немудрено на чистоте помешаться, когда с таким вот квартиру делишь…
– А я мужики рад, – к черту. Не в музее же. Лучше друга послушаю, который до нужной кондиции дошел, чтоб невесте своей дифирамбы петь. – Лерка у меня…
Кулак демонстрирует и все никак нужного определения подобрать не может.
– Ай! – поэтому и обрывает монолог торопливо опрокинутой стопкой водки. Все, теперь и стриптизерши не нужны. Знаю я его – еще грамм двести и как почетный свидетель я его на своем горбу до такси потащу. А после три лестничных пролета, до двери, за которой виновница его бурных чувств прячется.
Может, старею я? Лучше бы дома сидел, с газетой и кружкой горячего кофе в руке. Стешиными метаниями любовался, ведь целый час без мытья рук для нее пытка, или поцелуями отвлекал.
– Это ты верно говоришь, Ром! Лерка у тебя красавица! Главное, чтоб и после свадьбы такой оставалась, а то, знаешь, как бывает: влюбишься, в загс отведешь, а спустя пару лет на стену лезешь. Я через такое проходил, – хотя, может, и к лучшему, что ко всему подхожу ответственно. Ведь в Борисе, похоже, оратор проснулся.
Глава сорок первая
Стеша
Засыпать в чужой кровати, когда от простыней запах мужского геля для душа исходит, для женщины недавно развод пережившей, задача невыполнимая. Для любой другой, кроме меня. Ведь на деле подушка Гришина лучше всякого снотворного сработала. Стоило только голову на нее опустить, как веки отяжелевшие намертво склеились.
И пусть глупо это, но ни одной крамольной мысли в мой мозг не прокралось. Даже во сне голые девицы на коленях супруга эротические танцы не выплясывали.
Похоже, из меня эту доверчивость ничем не выбить. А может, Полонский уж больно убедителен: в том, как смотрит на меня, с какой нежностью прикасается, явно какая-то магия кроится. И бдительность усыпляет и сомневаться не дает, что на этом этапе интерес его ко мне неподдельный.
С трудом в реальность возвращаюсь, когда матрац под тяжестью его тела проседает, и руку свою поверх его кладу. Крепкой, теплой, на талию мою опустившейся и непередаваемое ощущение защищенности подарившей.
– Что-то ты рано, Гриш, – на электронных часах, что на тумбочке красуются, всего-то час ночи. Разве не должен он быть в стельку пьян и рассвет встречать в компании таких же нетрезвых дружков? В какой-нибудь забегаловке, на окраине, потому что ранним утром ни одно приличное бистро не работает, а в разгар празднества о еде никто не вспоминал?
– А по-моему, поздно. Доживешь до моих лет, поймешь, как тяжело ночной образ жизни вести.
Скажет тоже! Как будто не тридцать ему, а все семьдесят. Да для большинства мужчин в этом возрасте жизнь только начинается, а он к спине моей жмется и блаженно вздыхает!
– А я говорила, что вы олигархи отдыхать не умеете. Еще бы фрак надел и в консерваторию Некрасова повел, на пианистку какую слюни пускать!
Аж непривычно, ей-богу! Я ведь антипохмелином запаслась, чтоб утром его отпаивать, а он вновь удивил...
Слушайте, может, мне его судьба специально послала, чтоб наглядно продемонстрировать, что наш с Борькой брак даже оплакивать не стоило? Ведь за эти два дня я уже раз сто себя на мысли поймала, насколько разные мои мужья. Бывший — кладезь всех мыслимых и немыслимых пороков, а нынешний — словно со страниц пособия сошел, сообщающего о том, как настоящий мужчина выглядеть должен.
Разворачиваюсь к Полонскому, в очередной раз желая убедиться в его совершенстве, да только супруг восхищать меня не готов. На спину перелег, к окну отвернулся и на глаза свою крепкую руку закинул. Наверное, алкогольными парами на меня дышать не хочет…
– А у меня, Гриша прорыв. Пока тебя не было, я с дверью в ванную боролось.
– Успешно?
– Почти, – улыбаюсь и вспоминаю как сорок минут то открывала ее, то вновь, злая, с силой захлопывала. – Лишь однажды на шести остановиться смогла. Но видишь, живая.
А то, что от нервов потом три ногтя сгрызла, не в счет. Со временем наверняка легче станет, главное, не отчаиваться.
– Я в тебе не сомневался, – и как советовал мне Снегирев, поддержкой родни заручиться. А этот поддержит! Он не Зайцев какой-нибудь, который только и мог, что глаза закатывать, да отчитывать, что в очередной раз я его перед родителями опозорила. К слову, о позоре…
– Мне бы за неделю эту проблему решить, – вздыхаю тоскливо, ведь и без медицинского образования ясно, что нереально это, а муж удивленно интересуется:
– Откуда такие временные рамки?
– Так свадьба же. Не думаю, что тебе понравится, если за спиной знакомые твои будут смеяться, что у Полонского жена того. С придурью.
А кто, вообще, от такого в восторге будет? Это в спальне плевать, когда не видит никто, или на кухне, где за свое недолгое пребывание в квартире я уже пару дверок от гарнитура расшатала. А в обществе ошибок не прощают. И пальцем ткнут, и за ладошкой смешок припрячут, и долгий разговор с дружками заведут, соревнуясь, кто наиболее удачную шуточку на этот счет придумает. Плевать ведь людям, какого нам. Таким как я, чей день — это череда утомительных действий, зависимость от которых ни в чем не уступает тяге наркомана к очередной дозе.
Закусываю губу, а супруг к ночнику тянется, резво на постели подпрыгнув. Ступни голые на пол спускает и, спиной ко мне развернувшись, резким мазком руки волосы на макушке приглаживает:
– Прекращай, ладно, идиоткой себя называть, – в окно смотрит и явно о чем-то раздумывает. Недолго, ведь и минуты не проходит, как я, наконец, перед собой его лицо вижу. Вижу и от удивления рот открываю…