Страница 38 из 58
– Да не задело, Стеш. Удивило, скорее. Что я, по-твоему, глуп настолько, что понять не могу, когда женщине хоть немного нравлюсь? Так нет, понимаю. А вот что не доходит до меня, так это то, чего ты теперь от эмоций этих открещиваешься.
Вдруг срослось бы что? Нам год вместе жить. Я вот на этом стуле сижу, смотрю на блондинку и понимаю, мог бы и рискнуть. А сколько бы наваждение это продлилось неважно.
– А зачем мне они, эмоции эти? Кому лучше станет, если я признаю, что ты собой хорош? – жаль, что Стеша мнения моего не разделяет. Вздыхает, бокал за тонкую ножку в руках крутит и дальше признания свои шепчет:
– Я однажды уже ошиблась, Гриша. Этим самым эмоциям поддалась. В итоге мне двадцать три, а я уже дважды под венец сходила. И разведусь, – горько усмехается и на стол фужер нетронутый ставит, – тоже дважды. У кого-то дети, а я… Так что нам с тобой поцелуи ни к чему. Я себе больше права на ошибку не дам. В себя потом прихожу долго и ритуалов все больше и больше.
Так вот оно что. Не из тех, значит, кто короткие романы крутит…
– Лучше уж по-деловому продолжим, со спальнями разными. Нечего из-за одного поцелуя демагогию разводить.
Может, и права она. Только тахикардия моя до сих пор не проходит. Хмыкаю, руку со спинки стула ее убираю и вновь свой на место ставлю. Вроде как, есть мне над чем поразмыслить. И помощников в этом деле хоть отбавляй:
– Даже не думай, – Ромка бормочет еле слышно.
– Какая жена у вас, Гриша, милая, – в перерез Некрасовским словам, невеста его произносит.
– За юбиляра! – а это теща. И когда она так заливисто хохочет, грех и свой бокал не поднять. Только выпить не дает, видимо, тост подготовила и до той кондиции дошла, когда произнести его сможет. И к лучшему, мне не помешает немного отвлечься.
Глава тридцать третья
Стеша
Все пошло наперекосяк. Вот как только поцелуй этот злополучный между мной и Гришей состоялся, то, что почти месяц выстраивали, рассыпалось в прах.
Природное смущение мое теперь не позволяет в компании его расслабиться, ведь стоит мысли из-под контроля выпустить, и такая ерунда в голову лезет! Иной раз на том себя ловлю, что в мечтах своих в его спальни ночевать остаюсь. И ни клубы пыли под кроватью его меня не пугают, ни кавардак, что он за дверками шкафа от окружающих прячет. Может, совсем я свихнулась?
– Это нормально, Стефания, – хотя вот психотерапевт мой, Рудольф Геннадьевич, так не считает. – Если бы вы мне сказали, что совсем не страшитесь перемен, я бы, пожалуй, призадумался.
Это он мой монолог о тех чувствах, что я испытала после развода, выслушал. Блокнот кожаный закрыл, пальцем на нужной странице придерживая, и сквозь стекла очков мне прямо в душу смотрит.
– Так уж заведено. Никто от развода не застрахован. Главное, суметь от обид к бывшему мужу избавиться, ведь это прощение в первую очередь вам нужно.
И то верно. Зайцев наверняка и думать обо мне забыл. А я вон от других закрываюсь, ответственность за его поступок на них перекладывая. Тот же Гриша например: ну чмокнул разок, ну пощупал… А я уже пять дней разговоров с ним избегаю! Боюсь, что попробуй мы с ним такой формат отношений, он, как Борька – сдрейфит и уйдет. Или того хуже, останется, а ни семьи настоящей, ни детей (хотя бы одного!) так и не захочет. А я вот узнала Полонского поближе и осознаю : такого сценария не переживу.
– Ведь виноваты, Стефания, всегда двое. Вы не пытались анализировать, почему он ушел?
– Пыталась. Господи, да это ежу понятно… Кому понравится с сумасшедшей жить? – в потолок пялюсь, на кушетке кожаной развалившись, и обручальное кольцо на пальце прокручиваю.
– Постановку диагнозов мне оставьте, – а врач мой сквозь ухмылку еле заметную с укоризной в голосе меня одергивает. – То есть до того, как в вашу жизнь вошли ритуалы, вы были счастливой семейной парой?
– Конечно.
Все как у всех. С друзьями встречались, летом в отпуск ездили, на Новый год пару раз с шумной компанией на лыжную базу выбирались. Молодые, беззаботные… Какие у нас могут быть проблемы?
– А скажите, как сам Борис потерю ребенка перенес?
– Первого? – Снегирев кивает, а я на мгновение призадумываюсь. – Нормально. Мы ведь студентами были, и так скоро родителями становиться не планировали. Как узнали, оба до жути перепугались.
Зайцев даже дар речи потерял. Пришлось его ромашковым чаем, который моя соседка по комнате литрами хлебала, отпаивать, да тест, что без подготовки ему в ладонь вложила, подальше спрятать.
– Мы и осознать-то, толком не могли. Со справкой из консультации в загс побежали, месяц выждали, и только и успели, что расписаться.
– А в разговорах с вами он никогда не пытался ту поездку на велосипеде вам в укор поставить?
– Нет, – головой качаю и, предрекая очередной вопрос, считаю нужным добавить. – Я сама самобичеванием занялась. Раз за разом тот день в голове прокручивала и все понять не могла: зачем, вообще, в этот парк поперлась?
– И именно в тот период у вас появилась боязнь транспорта?
– Наверное… – понять не могу что, но что-то в его интонации меня смущает.
Я ведь с велосипеда как навернулась? По глупости своей наушники в уши вставила и когда от парка меня разделяла лишь проезжая часть, пронзительного сигнала мчащейся по дороге машины не расслышала. Только за несколько секунд до столкновения боковым зрением красный седан заметила и что есть силы принялась педали крутить. Результат известен: водитель умчался, а я в бордюр врезалась и прямо в кусты улетела.
– Сколько раз вы по поверхностям стучите? Семь?
– Три.
А какая разница? Хоть десять, один черт, больная. Пусть и стараюсь тщательно это от пассажиров скрывать: через плечо не переплевываю, а чтоб никто моей странности не заметил, три заветных постукивания чаще пальчиками совершаю. Будто от нечего делать по поручню барабаню.
– Хорошо. Я, почему-то не сомневался, что ваша зацикленность на семерке появилась позже.
Умный какой! Не зря лекции в медицинском вузе читает!
– Хотите, угадаю? Уборка в вашу жизнь после последнего выкидыша вошла?
Ну как же… Что ж я грязнулей, что ли, была? Как и все, дом всегда в чистоте поддерживала…
– Именно в той форме, в которой она сейчас вашу жизнь отравляет?
А… Тогда:
– Да. Как из больницы выписали, я только о микробах и думала. Впервые с самого утра до позднего вечера квартиру драила в тот день, когда заставила мужа Тишку свекрови отдать.
Зайцев, конечно, выступал, отстаивал бедное, на его взгляд, животное как мог, а я была непреклонна. Ведь разве милым этот разносчик заразы можно назвать? Нет. Не тогда, когда на четырнадцатой неделе беременности тебе такой кошмарный диагноз ставят.
– Ну, в целом моя догадка подтверждается.
Да что вы? Не самое ли время поделиться? Я тут себя насилую, стараюсь не зажиматься и с посторонним человеком быть предельно откровенной, а он что-то там понял и молчит как партизан! Очки снимает, пальцами переносицу трет, блокнот свой с чужими тайнами в сторону откладывает… Похоже, испытывает, насколько мне выдержки хватит, чтоб в вязаную жилетку его, поверх рубахи отутюженной надетую, не вцепиться.
– Знаете, Стефания, – ну, слава богу! Заговорил!
– Обсессивно-компульсивное расстройство до конца до сих пор не изучено. Ученые разных стран по сей день над загадкой бьются, почему подобный невроз возникает. Отсюда и различные способы лечения: психотерапия, психотропные препараты, физиотерапия опять же.
Только про антидепрессанты слышу, и тело холодным потом покрывается. Одно дело два раза в неделю сюда ходить, а другое транквилизаторы горстями глотать… Или того хуже: койка отдельная, которая в моем представлении непременно в комплекте со смирительной рубашкой идет.
– В общем, теорий несколько. Все их перечислять не буду, потому что мудреные термины на вас лишь скуку навеют. Скажу одно: на мой профессиональный взгляд в вашем случае я должен согласиться с Зигмундом Фрейдом. У вас затянувшийся нерешенный внутренний конфликт. Вините вы себя за то, что, на ваш взгляд, главную женскую функцию вы так и не выполнили.