Страница 8 из 81
~ ∞ ~
- Я прошу прощения, - говорила Таня, ведя Антона на кухню своей маленькой, но уютной квартиры. – Мне не хотелось вас тревожить, но я всю ночь не могла уснуть, а потом… вспомнила о том, что вы дали мне свой телефон и сказали, что можно… вы не злитесь, Антон Владимирович?
- Нет, мне не трудно, - отмахнулся тот, садясь на предложенный ему стул. – Ты не работаешь сегодня?
- Сегодня воскресенье.
- А… понятно, - Тоша никогда не следил за календарем.
- Я и правда чувствую себя неловко, что потревожила из-за такой ерунды, но, - руки Тани дрожали, пока она наливала чай. – Мне кажется, что я не могу больше там работать! Просто не смогу туда даже зайти, - она упала на соседний стул и разразилась рыданиями.
Антон молча смотрел на это содрогающееся тело, и понимая и не понимая ее. Понимая разумом, но не понимая чувствами. Ему был не знаком страх, он не ведал отвращения, совесть никогда не мучила его. В жизни своей он никогда не знавал тех цепких пальцев ужаса, что хватают за глотку, выворачивают наизнанку, обезоруживают и порабощают. Лишь во снах, тех, что он видел практически каждую ночь, Тоша переживал все эти чувства, даже в еще большей, гиперболизированной степени, воистину проживая самые кошмарные из существующих кошмаров.
- Я, - прошептала Таня. – Я сейчас… простите.
Она вскочила и принялась метать на стол все, что у нее было к чаю, все еще вздрагивая от душивших ее рыданий. Угнетенная своими страхами, она была не в состоянии собраться.
Прошли минуты. Наконец девушка уселась на место.
Домов глядел в ее покрасневшие глаза и не видел ничего того, что терзало ее. Не видел в них слез. Он видел в них свет. Только это. Лучезарный взгляд их разрывал его темноту, и та поддавалась. Антон был смятен. Внутри все было спокойно и все взрывалось. И он не знал, что делать, лишь глядел и глядел, принимая этот свет как единственное доступное ему
благо.
- Я думала над тем, что вы говорили, - сказала Таня, тоже глядя на него. – Над тем, что вы одиноки. Но это ведь не наказание, не крест, вы можете изменить это.
- Нет, - ответил Домов. – Только не я. Есть причина моего одиночества.
- Причина? – Таня опустила голову. – Вы про то, что…
- Болезнь просочилась в меня, мои вены несут зараженную кровь. Я неизлечим. Паразит внутри меня. И он гложет мое тело и воспаляет разум. Я сумасшедший, кто осмелится быть рядом?
- Возможно, - девушка взглянула на него испуганно, но твердо. – Кто-то и есть… Но вы отвергаете его, не желая открыть свою душу.
- Мою душу?! – Антон усмехнулся, это было даже весьма устрашающе, и все же печально. – О чем ты говоришь? Погляди в мои глаза, - приказал он. – Погляди!
Таня повиновалась.
- Что ты видишь? – голос Тоши звучал по-иному, прежняя мягкость испарилась без следа, и стальная непреклонность слышалась в каждом слове. – Ты видишь мою душу в них? Видишь ее?
Судя по Таниному лицу, она вновь была готова разрыдаться, то ли от страха, то ли от обиды. Ее губы сжимались, становясь столь же белыми, как и бледная кожа.
- Ты видишь мрак, а во мраке – зло, – Антон продолжал: – И это зло не что-то эфемерное, это зло – я сам!
Слезы, что девушка усиленно сдерживала, все же просочились сквозь ее барьеры. Она шмыгнула своим маленьким носиком. Эти глаза пугали ее. Этот тон пугал ее. Но не способная противиться его воле, она продолжала смотреть и слушать.
Антон замолчал, вдруг увидев в ней этот ужас, что вызвал сам. Что-то кольнуло его внутри. Стало невозможно знать, что это натворил он сам. Домов опустил взор.
- Прости… - прошептали его губы. – Как это больно, оказывается, ранить такую, как ты!
Ее дыхание прервалось от его слов, а слезы испарились мгновенно. Она осторожно, будто опасаясь, что спугнет его, взяла своего гостя за руку. Тот вновь обратил на нее свои глаза. Но теперь это были иные глаза, совсем не те, что минуту назад.
- Вы можете измениться, - сказала Таня вкрадчиво, будто обращалась к ребенку. – Вы можете изменить все! Я вижу это! Я верю! Прекратите… Ради искупления грехов! Ради другого будущего!
- Ты… - сказал он приглушенно и тихо. – Ты…
- Я знаю, поверьте! Если вы захотите, так и будет!
Вдруг он резко вскочил и, упав на колени, бросился к ногам девушки, уткнувшись лицом в ее колени, хватая и сминая ладонями ткань ее длинного желтого платья.
- Только ты можешь изменить меня! Будь моей, спаси меня от «ничто», которым я являюсь, - услышала она его сдавленную просьбу. – Наполни мою душу своим светом! Без него она всегда будет во мраке.
- Я… - Таня гладила Антошины волосы, чувствуя нежность и желание позаботиться о нем, но зная, что никогда не сможет отдать ему свое сердце, так как оно уже давно принадлежало другому. Ей хотелось его успокоить, но она никак не могла заставить себя солгать. – Я…
- Да, знаю… - вдруг сказал он тихо, будто прочитав ее мысли. – Я знаю…
Девушка почувствовала боль от его боли.
- Я знаю, - повторил Антон. – Но я легко поверю твоей лжи. Лишь сделай вид, я поверю с радостью… и буду другим ради тебя. Перекрою себя… уничтожу прежнее естество… сделаю невозможное…
Таня подняла его голову и всмотрелась в это измученное лицо. Отчего ей показалось, что она глядит в свое отражение?
- Я бы хотела! – призналась она.
- Тогда я уже верю…
7. МОИ МЫСЛИ ВСЕ ЖЕ СТРАШНЕЕ…
Антон лежал на диване, раскинув руки и ноги.
Вокруг был разбросан всевозможный мусор: обертки, пустые пачки, бутылки из-под вина, крошки и просто целые куски чего-то. Рядом с ними соседствовала его одежда, сброшенная на пол в непонятном им самим порыве. Кошка даже не показывалась, не желая, видимо, общества хозяина, когда его разум столь воспален, а действия порывисты и эмоциональны.
Домов тяжело вдыхал душный спертый воздух его комнаты. Что случилось сегодня? Что случилось с ним? Черные глаза впились в потолок, видимый лишь по лучам припарадного фонаря, но они не замечали его. Перед ними стояла мутная картина былого.
Смесь вина, поглощенная так быстро, уже начала действовать на него. И голова его кружилась и плыла. Обнаженное Тошино тело впитывали темноту, растворялось в ней. И привычное одиночество обволакивало и поглощало, исцеляя от воздействия окружающих… Снова он был потерян для них. Словно все вокруг перестало существовать, и лишь сущность его была реальна и болталась посреди безграничного и такого пустого космоса. И было все равно, когда это началось и закончится ли когда-нибудь; все, что он знал сейчас, все, что принимал, – это то, что его тело растворялось в темноте…