Страница 4 из 67
В салоне Очкарик стряхивает с себя шубу, забирается с ногами на пассажирское сиденье и отворачивается от меня к окну. Голову укладывает так, вроде собралась спать. Не удивлюсь, если правда через минуту отключится.
— Малыш, может, скажешь адрес?
Она вскидывается, виновато улыбается и снова покрывается румянцем. Теперь уже вся, до самых ушей. Называет улицу и дом.
Ну... как бы, ожидаемо.
Минут десять просто веду молча, даже музыку включать не хочется, потому что задним фоном за окнами снова метель и, если ничего не измениться, добираться в таких пробках нам минимум час, если не больше.
Йени первой нарушает наш необъявленный режим тишины.
— У нас в семье не принято говорить, что мы... в общем, неплохо живем.
— Я понял, - беззлобно улыбаюсь в ответ.
Я сам общаюсь с довольно обеспеченными людьми, некоторые из которых ворочают миллионами и совсем не в наших «деревянных». По некоторым так сходу и не сказать, что у них парочка дорогих тачек в гараже, купленных просто по приколу, а любовницы живут в элитных новостройках. Кичатся деньгами обычно те, у кого понты выше доходов. И я с такими товарищами предпочитаю выдерживать режим «нерукопожатых отношений».
— Все, что есть у моих родителей - папа заработал сам. Никого не обманывая, ничего не воруя. У него просто чутье, когда, как и сколько.
Она нарочно немного меняет голос, чтобы было понятно, что цитирует отца, а не говорит отсебятину.
— Я живу на то, что зарабатываю сама. Мне больше не нужно. А машина и квартира в Москве... Просто возможность изменить окружение.
Этот «Порше» я уже видел на парковке в доме, где она снимает квартиру.
Ну или это ее квартира. Одна из.
— Я правда снимаю ту квартиру, в которой живу, - снова виновато улыбается Очкарик. Я что ли вслух это произнес или ход моих мыслей настолько очевиден? -Родители купили квартиру, но мне хочется самой. Считай, что это тщеславие: хочу, чтобы родители мной гордились. Хотя бы в чем-то.
Пока мы стоим на перекресте, отвлекаюсь от дороги и поворачиваюсь к жене.
Ее голова лежит на спинке сиденья, от подтаявшего снега волосы стали немного влажными и смешно распушились. Мне не хватает на ней тех больших круглых очков. И улыбки тоже не хватает. И почему-то вспоминаю, как она в наушниках ходила их угла в угол, изредка чуть ли не пританцовывая и что-то бормоча себе под нос. И как потом с горящими глазами рассказывала, что у нее родилась идея для новой книги.
Даже не знаю, стоит ли говорить, что за этот месяц я дважды прочел ее дилогию. Первый раз просто «проглотил», второй - просто чтобы выписывать цитаты и представлять, о чем она думала, когда ее героиня рубила головы кровожадным демонам, а ее спутник-полудракон травил пьяные анекдоты.
Да, возможно, это не памятник литературы. И даже не первая десятка лучшего отечественного фэнтези, но это - отличная история, в которой есть и смех, и слезы, и какие-то очень правильные глубокие мысли.
— Госпожа Воскресенская-Сталь, - осторожно щелкаю ее по носу, и она смешно, как мышь, морщится. - Я очень тобой горжусь.
— Правда? - с каким-то тихим отчаянием переспрашивает Йени.
Всегда этот вопрос. Всегда какое-то недоверие и это неприятно царапает где-то внутри. Но я понимаю, почему она такая, почему хочет дважды услышать, что для кого-то - важная и особенная, лучше, чем другие.
— Правда, малыш. - хоть обычно я не повторяю то. что и так сказал от души. Она прикрывает рот рукой и хлопает влажными от слез ресницами.
— Я... очень соскучилась, - еле-еле, шепотом, через пальцы. Как будто снова боится, только на этот раз саму себя. - У меня в телефоне двести с хвостиком неотправленных сообщений.
— Дашь почитать? - Пытаюсь не дать своей голове выключиться, а то эта русалка утащит меня в свое розовое ванильное болотце.
Очкарик отрицательно машет головой и снова шепотом добавляет:
— Там такой запредельный уровень слез и глупостей, что колючий кактус Антошка либо засохнет, либо зацветет.
Мне же вот этого не хватало.
Именно этого - каких-то таких шуток, словечек с подтекстом, которые умеет выдавать только она, ладони на губах, распушившихся волос.
Хорошо, что уже «зеленый» и я переключаюсь на дорогу.
Глава четвертая: Йен
Антон ставит машину на внутреннюю парковку дома, возвращает ключ, и мы стоим немного в стороне, на расстоянии вытянутой руки.
Я бы хотела, чтобы он поднялся.
Я бы очень хотела, чтобы эту ночь мы, как и в день нашего знакомства, просто спали рядом, чтобы кровать не была такой пугающе огромной для меня одной, и чтобы одиночество, наконец, сбежало в окно.
Но я знаю, что будет, как только за нами закроется дверь.
По крайней мере, я точно не смогу затормозить, потому что мне, как наркоманке, не хватает его запаха, вкуса кожи на губах.
Мне до боли между ног хочется с ним трахаться.
Без головы, без мыслей о том, что сейчас это только еще больше все усложнит.
И я боюсь, что Антон больше никогда не посмотрит на меня так, как раньше. Что теперь и для него я тоже несчастная, обиженная судьбой и одним плохим человеком женщина, с которой нужно заниматься сексом только в миссионерской позе и после подписанного ею согласия на близость.
— Я пойду, Очкарик, - первым заговаривает Антон. - Еще пока доберусь, а подъем в шесть.
Не хочу его отпускать.
— Ты в гостинице живешь?
— Ага.
— Когда возвращаешься в Петербург?
— Завтра вечером, самолет в десять тридцать вечера, так что в полночь буду дома. Сердце болезненно обрывается.
Я надеялась, что у нас будут выходные, и мы просто... не знаю, встретимся еще пару раз, погуляем, как это делают даже давным-давно женатые люди.
— Малыш, ну а ты когда собираешься вернуться? - немного склонив голову набок, спрашивает мой уставший майор. И конечно мы оба понимаем, что речь не о городе и даже не о месте.
Не знаю, что ему ответить.
Попросить еще немного времени, потому что мне нужно разобраться в себе, просто попытаться сделать хотя бы что-то самой: научиться спать в темноте, перестать бояться ездить в метро в час-пик, когда ко мне прижимаются посторонние мужчины, перестать, наконец, улыбаться, когда хочется выть.
И не прятаться в угол по каждому поводу.
А еще - больше никогда ему не врать.
Потому что как раз сейчас мне хочется это сделать, потому что так будет проще.
— Я не знаю, Антон. - Теперь я знаю, почему правду называют «горькой». - Мне нужно время. И я... прошу тебя... пожалуйста... если это возможно... дать мне его.
Я снова прошу что-то дать мне, ничего не предлагая взамен.
Такая эгоистка, что противно от самой себя.
Молодому мужчине нужна нормальная здоровая женщина. Не только для секса -
хоть это, наверное, почти самое важное - а чтобы проводить с ней время, чтобы она присматривала за ним, создавала уют и комфорт.
А тут я со своим «я не знаю».
Понятия не имею, что буду делать, если Антон скажет «нет». Если скажет «я от тебя устал. Очкарик» - сойду с ума. Если напомнит о моем предложении развестись...
Покалывает в области сердца, и я потихоньку, надеясь, что не подаю виду, сильнее прижимаю локоть к левому боку.
— Ты хочешь развестись. Очкарик?
Я прикрываю глаза, мысленно пытаюсь успокоиться четом от одного до десяти, но все время сбиваюсь: один, три, пять... девять, два, три, семь...
— Нет, не хочу.
— Тогда у тебя есть время... жена. Только больше никакого телефонного молчания, договорились? Отвечай на мои звонки и сообщения, и, блядь пиши и звони сама! Я же не какой-то моральный урод, что ты боишься лишний раз позвонить. Я твой муж, писательница. Смирись уже, а то ну ей-богу как маленькая.
Киваю снова и снова, принимая и соглашаясь на все.
Счастье превращается в воздушный шарик и перекрывает гортань.
— Все, женщина, мне правда пора, а то ни хрена не выберусь. Я с отчаянием считаю его шаги.