Стихия Перемен

Где же Дракон с его бесконечным могуществом? Дракон, которому сам Реваз был предан до глубины души. Он же должен вернуться в свое Царствие! Только с чем… с чем им потом сражаться? Один в поле не воин. Танцевальня. Драблаг. Еще пяток фортов, с надежными людьми во главе. И голодное, издерганное войско, потерявшее свое знамя. Свою веру.

Седоусый воитель незряче уставился на входную дверь. Быть может горстка ополченцев, что даст город это все с чем ему придется отбиваться от узкоглазых и… штурмовать Цитадель. Рвать на куски Лиса. Показать зубы Яромиру. И… и добираться до шеи Саламата Черного, сильнейшего врага Дракона Триградья. Где уж сбыться честолюбивым планам его повелителя, о владычестве над миром. Свое бы вернуть.

О милосердная Тьма, ведь во всем творящемся безобразии есть и его вина! Он допустил заговоры, разброд, предательства, начавшиеся после исчезновения подлинного владыки Триградья. Дракон спросит. Однозначно. Как спрашивал с многих своих командиров и советников, в годы своей юности. Все уже давно истлели в промерзлых гробах.

Со стуком в кабинет прибыл круглый, мясистый как пирог и неслышный как сытая мышь круглоголовый писец. Внешним обликом он напоминал бургомистра или еще какого управляющего чина. Повадками — посла дружественного государства. Выражением лица начинающего чиновника. Только чернильные пятна на пальцах и скромном темном платье выдавали книжного червя. Кроме всего на безымянном пальце поблескивал красивый золотой перстень с рубином, тонкой ювелирной работы.

— Ты что ль, записывать будешь? — сердито спросил Реваз.

— Да, ваша милость, — приторным тенором заверил писака. Седоусый воин насупился еще сильнее. По его мнению бумажные люди должны быть незаметны как ночные убийцы. А этот похож на разряженного петуха. Наверняка продаст… отвратительно.

Реваз в который раз пожалел, что надеявшись на Мерхаджаула он не утруждал себя наукой письма. В итоге читал он плохо, а писать, привычные к причинению насилия, пальцы отказывались напрочь.

Приказать что ли привести другого… Драконий Призрак мученически скривился и плюнул прямо в дорогущий шерстяной ковер. Да все они здесь повязаны.

— Ну садись… писец, — грубо приказал он, сожалея о своей оплошности. Надо же вроде простая вещь — тайна переписки — а из головы напрочь вылетела. Но не предупредить Биргера нельзя. Как бы им не попасть в засаду….

— Пиши. Начальнику Первого Гарнизона западного Триградья Биргеру Риттрэнскому. Лично, чтоб ни одна вошь своими ручонками не трогала! — злость находила выход в сварливой брани, которую старательно правил, конспектируя писец.

— Конфиденциально… — высунув от усердия язык по старой привычке вслух бормотал «бургомистр» себе под нос, аккуратно водя пером.

— Положение у нас отвратное, — не выбирая слов диктовал Реваз, в котором надменный бессловесный Темный Паладин, уступил место старому рубаке, не скупящемуся на крепкое словцо.

Все они ложились на бумагу красивым узором литер и вполне приличных выражений. Писец был опытный. Очевидно его услугами часто пользовался покойник Рыжая Борода.

— С одной стороны подпирают степняки. Их тут видимо-невидимо. Больше десяти тысяч, конных остолопов, песья кровь! С другой мы начисто отрезаны от внешнего мира. Поэтому, — Реваз замыслился как бы половчее подать мысль, которую он хотел через бумагу и чужие глаза донести до предводителя Мертводелов. — Дракон не сообщил тебе всего в своем послании. На самом деле твоя задача не прорывать заслоны… вымарай это. Зачеркни.

Он снова погрузился в себя. Как сообщить Биргеру о том, что приказ выдвигаться нужно игнорировать, а лучше заняться активной разведкой боем разрозненных сил неприятеля? Как раскрыть секрет, не раскрывая тайны?

— Пиши. Нам не хватает четкого виденья собственного положения. Нам навязывают защиту. Хотят чтобы мы оборонялись, ведь оборона отнимет остатки сил. Хотят сманить всех в одно место и придушить как котят. Я думаю так. Биргер. Нужно чтобы ты не спешил. Чтобы побольше внимания уделял разведке. Пусть твои парни, наподобие ловчих лаек из дворцовых псарен, перепашут носом все канавки, все столбики, все лески и перелески. Узнают о подвозах провизии, о возможных маневрах. Приметят всех подозрительных, чужих. Перевешают разбойничьи шайки, прикрывающиеся нашими стягами. Распустят слухи о падеже коня, о голоде и гнойной холере среди узкоглазых. Стены города крепки — как-нибудь продержимся. Но нам нужно знать, на что рассчитывает враг…

— Господин Реваз, — в комнату, перебивая наметившийся диктант, с крайне ехидной улыбочкой заглянул Крейган. Наглая физиономия лучилась самодовольством. — Надеюсь вы уже успели написать что хотели? Нет? Жаль-жаль. Мир не узрит томика ваших мемуаров, а прекрасные дамы не сумеют пустить слезу над полными жара балладами. В любом случае на это нет времени. Нашим степным друзьям стало холодно сидеть и они идут к нам в гости. Кочевники бьют в оружие и орут так, будто им в зад колют раскаленной иглой.

На осмысление услышанного Ревазу понадобилось не больше секунды. Собираются штурмовать?! Сейчас?

— Ты мне вина принес? — сварливо справился он. Крейган опешил, не зная что сказать.

— У нас большие проблемы. И возможно из-за того, что степняки посчитали твое прибытие опасным…

— Не твое, а ваше, — вспомнив манеру Дракона, поправил Реваз. — Но в одном ты прав. Посмотреть на этот вертеп стоит. Поэтому сейчас пускай готовят лошадей, а сам раздобудь мне лучшую бутылку вина в этом городе. Я пить хочу.

— Я не виночерпий!

— Значит это сделает кто-то из твоих слуг, — легко согласился Темный Паладин, понимая, что на самом деле из их свары перед лицом общей беды ничего путного не выйдет. В лучшем случае ему в вино сыпанут отравы.

Крейган с кислой миной согласился. Реваз же, слезая со стола, бросил писцу:

— Письмо перепишешь еще раз. Я вернусь, закончим.

Подхватив со стола шлем он поспешил за подметающим мантией пол Крейганом. В коридоре их встретила охрана. По шесть человек местных и прибывших из Цитадели стояли почетным караулом вдоль галереи, вперив друг в друга равнодушные взоры. Ревазовы охранники носили черные латы поверх утепленных зимних гамбизонов и смотрелись куда внушительней солдат с изображением Дракона над городскими башнями на серо-желтых коттах.

Старая морщинистая служанка задумчиво протирающая на крыльце дверной косяк проводила гремящую доспехами процессию взглядом до ворот, где спешно взбирались на коней два десятка воинов и пожевав губами неодобрительно проворчала:

— Топчуть и топчуть тут. То одни то другие. И поди разбери кто у них главный — вчера один, завтра другой…

— Это что, — остановилась услышавшая её слова другая старушка, тянувшая в сторону псарен огромную грязную миску с потрохами. — Ты погоди, они скоро ищо и пачкать станут. Сперва кровью, а потом блевотиной, как понапьются. А пить станут или с горя, или с радости. Или те, или эти.

— А нам убирай, — выжимая в ведро с холодной мутной водой тряпку с долей фатализма в голосе согласилась служанка. — Эт точно.

Дорога к Западным Воротам не заняла много времени, несмотря на то, что находящийся в осаде город кипел буйством. Горожане ругались на улицах друг с другом, на перекрестках шел оживленный торг, где спекулянты втридорога продавали харч. Хитрые и наглые нищие, взявшись подобно городским крысам ниоткуда, хватали людей побогаче за рукава, едва ли не требуя подать милостыню. Все суетились, норовили что-нибудь утащить или отнять. В некоторых местах улиц, вопреки строжайшим запретам городской власти, образовались настоящие столпотворения из-за жестоких драк. Реваз не тратил своего времени на эту суету. Он, привыкший к сходным картинам с детства, просто не замечал звериных оскалов на человеческих лицах. Полководец твердо знал, в трудное время с людей мигом слетает вся благостная шушера, именуемая человечностью. А под ней становится видно, кто по натуре волк, кто крыса, кто овца, кто кот. В глубине души Реваз очень уважал Дракона как раз за то, что властелин никогда не скрывал своей сущности.