Стихия Перемен

Каменные твари с заполненными ветром черепами выбирались на берег неуклюжими, медлительными движениями. Одна, десять, сто… побережье заполоняли живые изваяния. Выходя они строились правильными прямоугольниками, ветер с шумом вылетал из голов и горгульи снова становились неотличимыми от обычных скульптур. Апостол, зависнув над магической доской ждал.

Когда рокот трубы, поселивший беспросветный ужас в душах всех слышавших стих и покоренный ветер, дававший жизнь граниту иссяк на побережье выстроилось больше двух тысяч каменных статуй.

Поглядев в подзорную трубу еще раз Апостол заметил смятение в рядах защитников стен. Они еще не видели выходцев из моря. Но звуки трубы, выворачивающей нутро наизнанку и сошедшее с ума море для многих оказались достаточным поводом понервничать. Некоторые бросив оружие молился на коленях, глядя как небеса охватывает разъедающий облака пар.

— Мой ход, — провозгласил Апостол поднимая руку над полем, в ближнем углу которого заполонили клетки тысячи крохотных комочков белого тумана.

Небо над берегом заволновалось, смешиваясь с испарениями, обращаясь сине-белой кисеей. От одного только вида этого зрелища люди могли сойти с ума. За дело бралась самая страшная из школ магии. Школа острова Харр. Сине-белые облака, сожравшие небо извивались вспухая белыми космами. Вращаясь, превращались в многочисленные воронки. Ветер в вышине хлестал сам себя и рвал крышу маяка, бился о море, сдирал кору с растущих на побережье деревьев, поднимал вьюгу. С небес к земле потянулись тонкие ниточки воздушных хоботков. Пальцы перекроившей небеса магии тянулись к гранитному воинству. Стоило хоботку достичь статуи, как он наполнял чашу-череп, в пустых глазницах появлялась снежная мгла и… горгулья потягиваясь оживала. Берег заполнялся хрустящим звуком, а воздух над ним пронзили тысячи быстро вращающихся тонких смерчей. Воздух в ужасе рыдал, а вооруженные горожане на стенах, молча вставали на колени. Некоторые беззвучно оседали, ибо не каждое сердце могло выдержать такой страх.

Магические потоки мира, на мгновение зажатые в кулак конвульсивно дернулись. Заклятье, столетиями любовно вычеканиваемое Архитекторами на дне морей пробудилось. Апостол сделал быстрый пасс над левым флангом доски и указал туманным фигуркам на мираж города.

Отмели побережья вздрогнули и исполины, сбрасывая неспешность двинулись к стенам Хёргэ влекомые тянущимися по небесам воронками. Апостол из своего удобного наблюдательно пункта через трубу видел как они преодолели насыпи и холмы, выбираясь под звуки надкалывающейся под тяжестью земли на равнину перед стенами Хёргэ. Люди в оцепенении следили за приближением тысячной армады. Должно быть им казалось, что наступил последний день этого света.

Потом кто-то поборол себя и с квадратных площадок башен зарокотали защитные орудия. Когда камнепад встретился с каменным воинством Апостол с легкой усмешкой глядел как самые удачливые снаряды разносят его воинов в дребезги, отбивают лапы или куски туловищ.

— Не существует в этой дикой земле силы, способной одолеть оружие Харр, — произнес пепельноволосый когда наконец каменные исполины достигли стен города. Глядя как бастионы размалываются в пыльную муку Апостол перстом привел в движение вторую часть войска. Опустевшее побережье и местность по которой пролег путь чудовищ превратилась в громадную истрескавшуюся просеку, черной лентой пересекшую заснеженные равнины. Скоро таким станет весь этот мир.

Апостол глядел как за час рухнула городская стена, способная выдержать многомесячную осаду, погребая под собой сотни людей. Куда там безмозглым дикиям! Как провалилась линия обороны людей, становясь под ногами горгулий кровавым фаршем. Как чудовища понеслись по улицам разнося дома, пожирая и разрывая людей на части. Как стоны и крики умирающих в громовой аранжировке рушащегося города касаются небес, неся к Богам проклятья и мольбы. И как хохотали обезумев от увиденного кошмара небеса, превратившиеся в палитру художника.

От грохота озаряющей поднебесье молнии я болезненно сощурился, прикрывая глаза рукой. Ледяные струи ливня, пополам с градом хлестали белую тишину омертвелых равнин. Прошлое видение в котором я видел страшную расправу над одним из своих городов бесцветной картинкой провалилось на дно сознания.

Боль пронзала правый бок к которому я безуспешно прижимал руку. Даже в темноте видно как почернели пальцы от медленно стекающей из раны крови. Кольцо на пальце неохотно отсвечивало фосфором. Второго и вовсе не было.

От кровотечения у меня двоилось в глазах, а и без того замыленный дождем пейзаж, окончательно терял четкость. Но это еще, что… судя по всему мне попали в печень. Очень тонкое наблюдение, Тьма побери того кто засадил мне в бок чернооперенную стрелу.

Как я здесь оказался? И собственно где я… умираю? Бред какой-то! Я не могу умереть! Да и причем здесь стрела? Меня же ударил Демигор.

Мне в бок случайно угодила крупная градина и боль доселе тлевшая под золой, вспыхнула с невероятной силой, скрючивая меня на размякшей от тающего снега и грязи земле. Меня просто разорвало вспышкой боли. Так словно внутри я был сшит тоненькими ниточками и сейчас эти ниточки кто-то небрежно рвал двумя руками. Держаться!

Держаться не получалось. Только болезненно орать с открытым ртом, вгрызаясь в липкую грязь и загребать её же пальцами. Тьмаааааа!!!!

Когда же словно услышав мои мольбы резь утихла и я смог немного прийти в себя, то обнаружил нечто странное. А именно гротескные силуэты вокруг. Вспышка молнии, перечеркнувшей выпотрошенное беззвездное неба вырвала из завесы дождя стройные ряды каменных изваяний в чье окружение я попал.

Ближайшим ко мне была статуя немолодого воина в богатых доспехах, украшенных языками пламени. Безобразно растрескавшееся лицо намекнуло, что кто-то свел счеты с ликом Огнебога. Подле него и вовсе без головы стоял юноша с копной колосьев. Ярха. Далее — Вирг, которому молились торговцы в Балабараше, заключая свои сделки. После тощий суровый с выгнутой скобкой рта и оторванными руками Иклен. Отец воинов-степняков. Дальше я рассмотреть не смог из-за слез боли застивших взгляд.

Сдохнуть в компании покалеченных каменных идолов на безвестной грязной проплешине. Зрелище на которое надо продавать билеты. От зрителей не будет отбоя…

— Это правда, — хрипит над ухом Гуно Весельчак. Я кошу головой, стараясь отодвинуться от распухшей порезанной рожи. Громила, вывалившийся из-за каменной спины Семаргла подползает ближе, влача за собой обрубки ног и перетертый канат, впившийся в шею, как ошейник. — На твои корчи я погляжу с удовольствием, Грай. Надо было убить тебя уже давно, а я не захотел. Теперь поплатился. Теперь все поплатятся. Думаешь приятно когда тебя вешают? Скажу по секрету — почти так же как если бы твой рот разрезали грязным столовым ножом.

Мертвец продолжает бормотать, что-то об изуродовавших его лицо неблагодарных людишках, наползая сбоку. Но мое внимание уже привлекает алебастровый отсвет за каменными спинами.

— Ты меня подставил, — жалуется Тольяр, одетый как полагается Дракону Триградья. — Пытался управлять, окружил предателями. Но сейчас я освободился, пускай и благодаря нелепой случайности.

Зажатый в кулаке поблескивает нечеловеческий глаз парня. О Тьма, да что же это за парад уродов такой! Мой предсмертный бред отличается странной избирательностью — выбирает не злейших врагов. И не верных союзников. А тех на кого мне априори плевать. В кругу тех на кого я плюю довольно давно.

— Доверившиеся тебе не переживут эту зиму, — смеется Тольяр, присаживаясь на корточки. — Их всех сожрет огненная пурга. Обглодает вьюга сабель и топоров. Мир умрет, потому что ты выжил. И добыл свой проклятый дар из рук Губительницы.

— У тебя полно врагов, которые камня на камне не оставят от Триградья. За тобой и только за тобой ведут охоту все чудовища этого мира, — вторит одноглазому Гуно.

Если эти двое порождение моей воспаленной фантазии… представляю какое чудовищное у меня чувство собственной значимости. В самом деле не может же один небольшой Темный Властелин быть предметом вожделенной охоты всех чудовищ мира. Сия мысль волновала меня меньше мгновения.