Стихия Перемен

— С удовольствием примем приглашение, ибо действительно хотим отдохнуть, — поклонился посол. Один из сопровождающих украдкой облегченно вздохнул — их работа нервная, зачастую бессонная требовала от людей постоянно находиться в здравом уме, придерживаться сотен мелочей в этикете, передавать почти дословно огромные послания. Любой отдых воспринимался как небесная благодать.

— Вот и ладно. Я не задержу долго.

Выпроводив делегацию Лис сгорбился за столом и подперши руками голову крепко задумался. По крайней мере так показалось бы постороннему при виде опущенного к столешнице озадаченного лица с прикушенной губой.

Долго предаваться унынию ему не дали. В комнату без стука, минуя стражу водворился новый помощник Лиса. Тощий малый в черной хламиде с выбритым наголо черепом и немигающими вечно красными глазами. Всю дворцовую прислугу, этот необычный субъект возникший поблизости их предводителя совсем недавно нервировал до колик в мозге. За свою нелюдимость и таинственность тут же обрел целую горсть прозвищ вроде «колдун», «азема».

— Что за номер? Ты не знаешь волю вахрасагэра? Почему не согласился на условия послов? — без проволочек приступил он к делу, приближаясь к скособоченному Лису.

— Заткнись, — грубо и хрипло ответил шпик, устало подкладывая под опустившуюся на стол голову руку. — Лучше дай своей отравы, колдун. Не видишь, как мне плохо?

Лысый не торопился с помощью. Засунув руку за ворот хламиды, он выжидающе смотрел на Лиса.

— Я поражаюсь твоему упрямству, — сказал он наконец. — Ты самая беспокойная марионетка из всех возможных. То и дело дергаешь за нитки моего учителя. Ему ведь может и надоесть. Тогда он обрежет ниточки и ты умрешь окончательно.

— Я и так мертв, — медленно ответил лежащий на столе без движения. — Саламат убил меня уже давно. Гнию заживо… Жизнь, которую вы мне обещаете это ложь. Вы поддерживаете в этом теле только её видимость с помощью своего отвратительного зелья. Я устал.

— Жив твой разум. Ты еще способен получать удовольствие. И чувствовать боль. Ту которую чувствуешь сейчас, благодаря медленно распространяющемуся по телу магическому яду. Если хочешь продолжить свое существование, то должен слушаться вахрасагэра. Пока делаешь это тебе ничего тебе не грозит. В противном случае даже смерть покажется весьма затруднительной. Будешь жить внутри мертвого окоченевшего тела, теряя крохи себя десятилетиями. Уже после того как твой труп похоронят.

На этот аргумент, использованный уже в миллионный раз Лис не отреагировал никак. Тогда помощник достал из-за пазухи небольшую затертую флягу и подойдя к бессильному телу запрокинул ему голову небрежно взявши за волосы. На него немо уставилось кукольное омертвевшее лицо. Восковая кожа и острые деревянные кости под ними. Зеленые плошки глаз бессмысленно закатившиеся за веки.

Обычный человек при виде такого отпрянул бы с криком.

У алхимика, ученика Саламата Черного чувство брезгливости отсутствовало вовсе. Что не удивительно, учитывая характер опытов в которых ему довелось поучаствовать за свою жизнь. Привычно открыв рот и крепко стиснув скулы двумя пальцами «помощник» влил часть содержимого фляги в Лиса. Проследив чтобы тот проглотил предложенное зелье алхимик спрятал флягу и оставив шпика в покое присел напротив, на стул совсем недавно занимаемый главой царской делегации.

Ожидая пока в отравленное тело вернется жизнь он принялся просматривать бумаги с донесениями полевых дозоров. В тактике и военном деле алхимик не смыслил. Ему просто нужно было чем-нибудь заняться.

— Сегодня вечером ты снова встретишься с послом. И примешь предложение. Понял? После этого дождешься посланцев от моего учителя — эти люди займутся подготовкой к выступлению на Грейбрис. Тому самому которое должно было быть выиграно еще полгода назад!

— Замечательно, — с каждым словом в голосе Лиса слышалось все больше эмоциий, а в проясняющиеся глаза возвращалась жизнь. — Значит мы теперь будем мясом, которое погонят на штурм чтобы истощить Наместника? Это должно будет пробудить в местных жителях светлые чувства ко мне и к царю? Хороший способ.

— Когда все закончится, — пожал плечами алхимик, — людские чувства перестанут быть значимыми.

— До этого еще далеко. Речь идет о победе, объединении Триградья под единым знаменем… а кто же все это обеспечит? Кто поможет добраться до глотки Дракона? Мы можем гнать на убой армии, но пока он жив, он остается символом для этой земли. А люди вспоминают как им жилось под его крылом и проникаются к Дракону все большей симпатией.

— Дракон мало что представляет из себя сейчас. Вахрасагэр с легкостью одержит верх.

— Это в тебе говорит восторженный птенчик, — прокашлялся Лис, утирая рот какой-то бумагой со стола. — Разговор из области чей папка сильнее. Дракон обладает огромным источником магического могущества.

На это алхимик ответил явно слышанной от кого-то ранее репликой:

— А еще его Цитадель нашпигована соглядатаями и предателями. Нашими, царскими, еще чьими-то. Не говоря уже о слугах вахрасагэра. В случае чего он не успеет и рта раскрыть чтобы позвать на помощь.

— На помощь! Помогите! Спасите! Вот и все, что ты успеешь закричать, прежде чем остаточная энергия, неучтенная созданной тобою магической конструкции расплющит все кости в твоем теле и превратит его в аккуратный блин, — с нескрываемым удовольствием расписал я последствия предложенного заклинания. Лютораду, ясное дело они показались неаппетитными.

— Я это учел! — запротестовал он, тут же гордо откинув голову и зачем-то принявшись жестикулировать руками. — Именно для этого к формуле предложены три защитные молитвы обращения Богам! Они должны избыть эффект и перенаправить его в сторону от заклинателя!

Ну естественно. К нашей беседе сейчас прислушивалось целых десять будущих магов — я вел дополнительные занятия с одаренной молодежью. Ректор по этому поводу не успевал восторгаться двужильностью моей персоны. Хе.

За горячностью Люторада я видел его уязвленное моим «комплиментом» самолюбие. Естественно гордость Семинарии, должна была сиять везде и всюду, постоянно подтверждая свою славу в чужих глазах. А сейчас его несмотря на деланное равнодушие должно корчить в муках. Эвон как щеки порозовели. Обожаю гордыню!

Я укоризненно взглянул на парня, постучав пальцем по исписанному пергаменту.

— А кто ж это давал вам заклятья-обращения? Милош, или Вихрь?

Семинаристы, подозревая в моем вопросе подвох, сникли, не решаясь выдавать имя. Надо ли говорить, что среди них я заслужил славу весьма циничного субъекта с замашками Бога, огромным самомнением и нечеловеческими требованиями к жертвам… то есть обучаемым. Тем не менее на моей популярности это не сказывалось. Маг, чей облик я использовал, был легендой и кумиром сотен волшебников. Неограниченная сила кольца позволяла легко создавать такие заклинания на показательных лекциях, что семинаристам они в эротических снах должно быть снились. И потом… я ведь вел только практические занятия, не требуя углубленных знаний теории, долгих медитаций, и прочих навевающих ученикам тоску мероприятий, особый упор делая на мечту всех молодых людей — грозные сокрушительные чары.

— Так вот, — я поднял листок, показывая его ученикам. — Кто бы не давал всем вам заклинания-молитвы, он должен был сказать об одном нюансе. Боги весьма неохотно помогают в боевой магии, если ваша просьба не обращена к ним посредством реликвии или жертвы. Я так понимаю, что каждый из вас таскает за пазухой какую-нибудь священную штуковину? Э? Желательно из капища. Что, нет? Так ведь добыть её раз плюнуть — можете прямо после моего занятия обратиться к волхвам Светлыни и попросить.

Повинуясь моему жесту под потолком возникло полупрозрачное бородатое чудовище.

— Это как знают те из вас, кто не спит на лекциях Годуна, каракоджал. Нечисть беспокойная, но в сущности не опаснее склочного сапожника. При том, что пьет намного больше. Однако мало кто из вас подозревает, что каракоджалы практически непобедимы с помощью классических форм магического воздействия. Более того, если кто-то кто полагается на помощь сторонних сил, вступит в борьбу с чудовищем…