Стихия Перемен

— Может быть, — таинственности ей было не занимать. — Могу сказать лишь, что на то имеются свои причины и исходят они из слабого здоровья Лиса. В последнее время весьма и весьма пошатнувшегося.

— Да-а? Это надо понимать как проделки твоего хозяина? А не станется ли так, хитрая баба, что после того как я займу Триградье здоровье пошатнется у меня? Причем весьма и весьма. До гробовой доски?

Несмотря на беззаботный тон сказанного, Ива отчетливо видела как мягко опускается рука главного царского охранника на золотую рукоять. В тот миг как пальцы второй все сильнее стискиваются вокруг серебряной.

— Здоровье государя слишком ценно для его слуг и его друзей. Слуги сохранят его в целости, а друзья обеспечат к тому все условия. Иначе зачем бы мой хозяин предлагал вам стать над Триградьем.

— А это ты мне скажи, — он перестал моргать и взгляд царя неожиданно оказался весьма колюч. — Зачем твоему поразительно хитрому хозяину с его умом укреплять мои позиции? Ну если не считать того момента, что я знаю где его логово и вполне могу его там присыпать землей.

— Все очень просто, — ни на миг не замялась Ива. — Вы, главная гарантия того, что мой хозяин будет жить в спокойствии. Кроме того, он не оставляет надежд получить в свое владение некоторые ценные предметы.

Царь ничего не сказал, против её ожидания. Никаких хлестких фраз или других самодурских выходок. Он просто сделал вид, что поверил.

«Страх и жадность? Ты хочешь сказать мне, что твой хозяин трус и скряга? Ну-ну, девка… считаешь меня совсем дураком? Эх растянуть бы сейчас тебя… а потом всю дружину через тебя же пропустить! Запела б соловьем! Все сказала бы! Если только сама, что-нибудь знаешь. Ох и ловок же твой хозяин, ох и умен нечистый дух!»

— Допустим это так. А как быть с Грейбрисом? С Синетрией?

— Не все сразу, государь. Чтобы закончить наше дело, его сначала требуется начать. Скажу лишь, что Грейбрис ненадолго будет стоять в стороне и попадет в твои руки. Ведь кроме всего прочего Наместник обязан тебе жизнью — кто как не твои гридни помогли уйти ему от преследования, перебив отряд северян? Нужно только твоё согласие, Яромир Славный. И готовность подыграть, принимая дары.

— Быстро же твой хозяин думает, — проворчал Яромир. На самом же деле недовольство на его лице боролось с предвкушением. Легко представить себя правителем куда большего Царства нежели то, что досталось от предков. И передать потомкам, когда настанет черед. Тем больше, что подрастает молодой царевич. Скоро уж забирать с женского дома, из круга мамок-нянек, да на коня сажать. Мужчину растить. — И все-то у него на словах ладиться-спориться! И про все уже позаботились! И все уже устроили! И проблем никаких!

— Отчего ж нет проблем? — тут же возразила Ива. — Есть одна. Да только она и наша, и твоя, государь. Ходят слухи, что вернулся Дракон Триградья. Что сидит он в своей порушенной Цитадели да страшными силами магическими её восстанавливает. И что не сегодня-завтра по новой слуг своих собирать станет. Которые и сейчас тебе хлопот задают, даже когда разрозненные, а уж как вместе соберутся…

«Не простит тебе Дракон Триградья, твоего вероломного объявления войны». Вот что на самом деле прозвучало из уст Саламатовой посланницы.

— Да, — признал Яромир, помыслив. — Проблема. И надобно эту проблему решать.

Одетый серебром рында неожиданно перевел глаза на Иву. И многообещающе подмигнул.

В солнечный, по-зимнему морозный день, когда снег устлал город своим пуховым покрывалом, с карнизов свесились копья сосулек, а окрепший лед, прикинулся хрусталем поджидая неосторожных путников ожидание чего-то важного заполонило Грейбрис.

Незаметно в середине дня опустели любимые места ребятни — ледовые горки, выстраиваемые у дворов снежные крепости в окружении молчаливой охраны снеговиков.

Детский смех и радостный визг исчез с улиц вместе с его носителями — под торжественный голос городского колокола и под грозные окрики матерей. С поразительной частотой вторящие друг другу, волной проносясь по улицам. Рынок в тот день был удивительно квелый — не кричали, споря меж собой, торговки, не орали песен подвыпившие мужики, не толкались зеваки, не было комедиантов и разных хитрюг. А те редкие что были, после голоса колокола как-то уж очень быстро засобирались домой. Сиротливо скрипели вывесками полупустые залы харчевен. Так и вышло, что во второй половине дня Грейбрис неожиданно даже для самих горожан опустел. Затих. Только непривычно сосредоточенная стража нарезала круги в полном боевом обмундировании. Особенно часто прохаживались блюстители закона возле городской площади у ратуши. Удивительно изменился облик Грейбриса всего за какой-то месяц — ранее перенаселенный, сейчас он в ряде мест просто нагонял ужас опустевшими домами с заколоченными точно при чуме дверями. Причем такие «скорбные» дома встречались не только в трущобах, но и даже почти перед самой ратушей. Люди бежали из города массово. Искать лучшей доли…

Часа в три пополудни в кратковременном затишье, отразившемся пустыми двориками, дорогами перекрестками и мостами в замороженных окнах снова стал слышен голос колокола. Но в этот раз к его торжественности добавилась и странная насмешка. Вызов.

Он распространился над городом, впитываясь в стены домов, въедаясь в мостовые, растворяясь в воздухе. И… на него откликнулись. Сперва робко, неуверенно — одинокие фигуры горожан в теплой зимней одежде как бы нехотя выходили из своих домов и шли в верхнюю часть Грейбриса. К площади. Многие тоскливо оглядывались на свои окна. Понемногу их число стало расти — к уже идущим присоединялись новые и новые жители. Все искали знакомых объединяясь в компании по семь-восемь человек. Движение нарастало. Нарастали и голоса, разговоры — по их тону можно было понять, что люди весьма слабо представляют себе что же их ждет у ратуши. Но никакого особого страха или напротив, ярости слышно не было. Меж тем количество горожан росло.

Все мужчины. Все достигшие двадцати лет, имеющие полное право на голос.

У ратуши их уже ждали. Расцвеченная яркими цветами и пышными одеждами делегация городских исполнителей — судейских, купеческих, ростовщических, ремесленных ждала на помосте. Помост у выхода из ратуши от заполняющей площадь толпы отделяли два ряда воинов. Это не было городское ополчение Грейбриса — они по большей части находились среди толпы — лишь несколько старшин в облегченных кожаных бронях тоскливо жались сбоку от разряженного чиновничества. Покой собрания охраняли наемники Заголосья — остатки тех кто не бросил своего нанимателя Эйстерлина вернувшись в родной край, не разбрелся разбойными ватагами по привольной землице. При виде их зелено-золотых знамен, вьющихся пониже знамени Грейбриса в толпе недовольно засвистели. Многие люди смотрели на закованных в сталь вояк с откровенной неприязнью. Наемников здесь не любили — слишком нагло и развязано те вели себя в городе, слишком много драк из-за них случалось. Слишком часто окрестные села в которых у многих горожан была родня или знакомые страдали от таких вот наемников.

Уважение к Эйстерлину Наместнику Грейбриса, в последнее время настаивающему чтобы его называли Владыкой, очень сильно пошатнулось. На него возлагали беды поразившие город. Кое-кто говорил даже, что случаи странного безумия время от времени охватывающего несчастных горожан, неизменно приводящее к гибели окружающих от рук безумца, это расплата Высших Сил, а может и самого Дракона, за то, что Эйстерлин спелся с гнусными чародеями. Ему же приписывали похищение людей. Да много в чем винили горожане своего Наместника.

И если б не жуткое время, не окровавленный меч и огненная пурга гуляющие по Триградью, то уже давно выступили бы против Эйстерлина.

Наконец отворились двери ратуши и под звуки издаваемые трубами глашатаев на помост вышел сам Наместник. Огненная борода была расчесана надвое и украшена золотыми кольцами, а волосы стягивала тиара, некогда полученная Эйстерлином из рук Дракона Триградья. Одежды его вовсе не походили на предписанный Наместнику скромный черный наряд. Как раз черного цвета, словно в насмешку, в семицветном ослепляющем богатством одеянии не было. На поясе висел тяжелый броард. Рядом с Наместником шествовали двое. Закованный с ног до шеи в пластинчатый доспех, с алым плащом на золотых застежках мужчина весьма благообразного вида с умным взглядом — Крейган, потерявший в кровопролитных боях большую часть своего отряда, тем не менее был в фаворе у Эйстерлина. Он назначил его своим советником по военным вопросам. Слева почти касаясь начальственного плеча переваливаясь с ноги на ногу шел Хайа — начальник наемников, приближенный Наместником, после гибели в бою Вардена, предыдущего военачальника.