После катастрофы

Владимир Чугунов

После катастрофы

Глава первая

«Сапсан» шёл на большой скорости, и всё-таки Евдокимов кое-что успел разглядеть. Сначала его внимание было приковано к утопающему в буйной зелени начала августа двухэтажному зданию школы, в которой когда-то учился, окружающим её одноэтажным домам и садам широко раскинувшихся по обеим сторонам железной дороги посёлков и наконец – к воспоминаниям. Воспоминания подтолкнули к размышлениям. Для чего, собственно, надо было проделать такой сложный жизненный путь, чтобы в итоге отправиться в далёкий, ещё никем не разгаданный и никому непонятный Китай, – одни же относительно его статуса предположения и догадки? Завоюют-де хитростью и даже приберут Россию к рукам аж до Урала. Что на это сказать, Евдокимов не знал, и вообще, думал не раз, можно ли к подобным заявлениям относиться серьёзно? И в то же время чем больше изучал эту страну, тем меньше её понимал. А совсем недавно в интернете наткнулся на китайский мультфильм, в котором был сделан прозрачный намёк на то, что бесследно исчезнувший архив Берии якобы находится в Китае, о чём последний почему-то именно теперь да ещё таким странным образом решил намекнуть всему миру. И что это могло означать, Евдокимов тоже не понимал. Впрочем, и без этого забот хватало. Три года назад в автомобильной катастрофе погибла его жена Аня, и в течение двух лет он не находил себе места и только год назад стал потихоньку приходить в себя, а теперь, увидев родные палестины, опять вспомнил всё. Он так разволновался, что сидевшей напротив дочери это послужило очередным поводом для беспокойства:

– Что-то случилось?

– Что?

– У тебя такой взгляд…

Когда-то с гордостью и достоинством молодого папы Евдокимов носил дочь на руках, и в такие минуты их лица светились счастьем, равного которому он не знал.

– Взгляд?.. Да-да… вот именно… взгляд… – пробормотал он, и при встрече с всё понимающими глазами Жени у него ещё сильнее сдавило сердце.

«Да неужели теперь так и будет?!» – внутренне возмутился он и тут же поднялся, а затем, выйдя в тамбур, долго стоял там, прислонившись к стене, безучастно созерцая заоконные пространства, отстранённо внимая перестуку колёс.

Когда наконец со своими огромными чемоданами они вышли на платформу Курского вокзала, к ним привязался мужичок в синей спецовке с предложением проводить общественным транспортом до аэропорта, а это означало: подземным переходом до метро, затем до Белорусского вокзала и наконец Аэроэкспрессом до Шереметьева. Прикинув в уме все эти подземные и надземные переходы, спуски и подъёмы на эскалаторах, вечно забитые до отказа вагоны метро, духоту, толкотню, Евдокимов отказался.

Внизу встретила стая «бомбил» с самодельными ламинированными карточками «Тахi» в руках.

– Домодедово, Внуково, Шереметьево… – методично повторял главный. Уловив любопытный взгляд Евдокимова, поинтересовался: – Куда ехать?

– Почём?

– Смотря куда.

– Шереметьево.

– Какое?

– Второе.

Стоявший рядом таксист с уважением заметил:

– Международный!

– Две с половиной.

– Две.

– Две двести.

– Ладно.

– Чья очередь?

– Николая.

– Николай, забирай пассажиров!

И следом за крепким мужичком они двинулись по тоннелю к выходу в город, какими-то задворками вышли к тупику хозяйственных построек, где было плотно наставлено полтора десятка иномарок, их – оказалась праворуким японским минивэном.

Погода хмурилась с утра. Мелкий дождик лениво сеял на лобовое стекло, мокрый асфальт, чахлую зелень.

Было воскресенье, а стало быть, затишье транспортных потоков самого огромного и беспокойного града России. Ширина и длина проспектов, название улиц (Неглинная, Волхонка, Малая Бронная, Сретенка, Охотный ряд, Садово-Каретная…) поражали воображение каждого впервые прибывающего, как и Евдокимова в тот далёкий памятный день. За время учёбы Евдокимов к этому быстро привык, без прежнего глазастого любопытства передвигаясь в людских потоках. Уже не поражали ни отделанные мрамором и мозаикой станции метро с бронзовыми изваяниями строителей коммунизма, ни количество соревнующихся театров, ни столичный шик ресторанов, в которых приходилось играть, ни ломившийся от обилия снеди вечно забитый покупателями Елисеевский гастроном, ни скорость распространения слухов. Москва довольно быстро надоедала (до изжоги, до наплевать на всё), но стоило уехать, и буквально на третий день его начинало тянуть к этому непрерывному движению, к погоне за ускользающей удачей, за премьерой спектакля, фильма, за потрясающей новостью, статьёй, газетным или журнальным бумом, за свежей пластинкой (как справедливо заметила Марина Цветаева, а Женя с музыкальною торжественностью воспроизвела: «Москва – Какой огромный / Странноприимный дом! /Всяк на Руси – бездомный. / Мы все к тебе придём…»). Казалось, Евдокимову не хватало какого-то механического завода, с которого начинался каждый новый день – «вставай, вставай, кудрявая… страна встаёт со славою…» А какое удовольствие доставляло радение на подпольных концертах тогдашних кумиров отечественного рока, а потом самому заводить толпу децибелами и закидонистыми словами собственных песен. И всё это когда-то была его Москва.

До Шереметьева добирались больше часа и за всё время пути ни о чём не разговаривали. Уловив в отце ностальгическое настроение, дочь не приставала с вопросами и во все глаза смотрела по сторонам. Москва в её представлении, как и самого Евдокимова когда-то, была местом больших надежд. Увы, но и тогда только через столицу можно было пробиться на большую сцену. Весь шоу-бизнес крутился тут. Только в отличие от прежних времён, финансовыми делами заправляли распорядители капитала, как, впрочем, и в остальных сферах искусства. Представители бизнеса жировали, производители культурных благ если не нищенствовали, то целиком зависели от распорядителей капитала. К ним Евдокимовы не совались, да и не с чем было пока. Дочь, разумеется, так не считала. Несовершенство до поры до времени не в состоянии видеть своё несовершенство и, пока несколько раз подряд не обожжёт крылья, не успокоится: всё-то ему кажется, обходят его бездарные, с набитыми деньжищами карманами. На самом деле это далеко не так или не совсем так. Евдокимов знал это по собственному опыту. Но когда и кого из молодых людей интересовал чужой, а тем более родительский опыт?

И вот они летели в далёкий Китай, чтобы, скорее всего, в очередной раз обжечь крылья самонадеянности и мнимой самодостаточности.

И это не пустые слова. Буквально накануне поездки случилась очередная ссора. И даже дошло до того, что Евдокимов готов был отказаться от всего (пропади пропадом посланный на оформление заявки аванс, проживание, слава Богу, оплатить ещё не успел, билеты на самолёт – тоже), и всё из-за пресловутой самоуверенности.

– Буду петь «Сказку»! – науськанная местным «кульковским» режиссёром, упрямо твердила дочь.

И тогда Евдокимов решил поставить её на место:

– Хорошо, пой, но без моего участия.

– Как?

– Да так. Я в Китай не лечу.

– Но почему?

– Извини, но я не нанимался оплачивать чужие амбиции.

И тогда Женя завелась всерьёз:

– Ах так! Тогда я возьму кредит и полечу одна!

– Да ради Бога!

В тот же вечер Евдокимов получил по «электронке» сумасшедшее послание, что-то вроде: «Я готова отказаться от всех благ мира ради вспыхнувшей в моём сердце надежды». И ещё: «Ты просто должен в меня верить, как верил до сих пор. Ты только верь и увидишь: я подыму Россию с колен!»

«Эка, – подумал, – куда их занесло (в одиночку она бы никогда до такого не додумалась). Да тут прямо дурдомом пахнет». И написал обстоятельный ответ, что, мол, подымать Россию с колен – удел «жириновских». «И потом, чем ты собираешься это сделать – уж не десятком ли недовведённых до ума ученических опусов?»

Два дня стояла гробовая тишина. Вселенная как будто замерла в тревожном ожидании вместе с томящейся от жары природой. Евдокимов даже облегчённо вздохнул – глядишь, и денежки останутся целыми, тем более что их постоянно не хватало, – как вдруг появляется укрощённая буря, на себя непохожая, отводящая в сторону глаза.