Страница 40 из 52
* * *
Лита чувствовала себя весьма и весьма странно. Если бы кто-то потребовал четкого определения ее состояния, вряд ли бы нашлась с ответом.
Необычно? Пожалуй. Прежде ни один мужчина не опекал ее с таким усердием, можно сказать, с энтузиазмом. Приходилось сдерживать себя, чтобы не говорить на каждом шагу привычное «Я сама». Нравилось ли ей все это, девушка еще не поняла. Но если Павел получает от этого удовольствие, пусть радуется. Возможно, и Лита привыкнет.
Растерянной? Именно так. Слишком быстро все происходило. Опомниться не успела, как оказалась в неофициальном браке, признанном главными свахами. Отсюда понятно, что мнением родителей никто интересоваться не станет. Тем придется принять их отношения с Марковичем, как факт
Расстроенной? Немного. Остались невыясненными два момента. Узнать, спал ли Маркович с Луговой, она сумеет, если настоит на ответе. А вот доказать любимому, что он способен стать отцом – задача гораздо более сложная. Если вообще выполнимая. Ведь может ничего не получиться. Нет, так думать нельзя. У них все получится. Обязательно.
Счастливой? Безумно влюбленной? Пожалуй, это стоит объединить. Вот так бы всегда!
Неугомонному Марковичу таки удалось уговорить ее пообедать вместе. Только длилось это недолго. Видеть горящие, голодные глаза напротив и не попробовать утолить этот голод оказалось очень трудно. Кусок в горло не лез. Павел буквально проглотил котлету, залпом выпил компот и выпалил:
– Доедать будешь?
Литу хватило лишь на провокационное:
– Могу поделиться.
– Не согласен на «делиться». Хочу все.
Он буквально вытащил ее из-за стола, заставил мчаться вслед за ним коридорами, а потом втолкнул в душевую. То, что случилось потом, Лита вспоминала с трепетом и дрожью в ногах. Когда Павел прижал ее к стенке, единственной вразумительной фразой в исполнении девушки оказалось восклицание:
– Твоя спина!
– Забудь.
И она забылась до такой степени, что после близости Марковичу пришлось приводить ее в порядок. А затем Лита устроилась в своем кабинете, чтобы отдохнуть. И подумать.
За этим занятием ее и застала Луговая. Открыла дверь, постояла в проеме, словно колебалась, но все же вошла. Направилась к окну.
– Нужно подоконники протереть. Грязь.
– Я скажу Степановне.
Так звали санитарочку, следившую за чистотой в массажном кабинете. Та, конечно, давно перешагнула рубеж пенсионного возраста, но весьма скрупулезно относилась к служебным обязанностям. Да и Лита беспорядка не заметила, хотя теперь на собственную наблюдательность не слишком надеялась. У нее перед глазами и в уме было одно и то же – Маркович.
Однако Луговой девушка решила не перечить. Может же человек чувствовать себя нехорошо. Беременность, и все такое.
– Вся жизнь – грязь, – тихо, устало, даже как-то обреченно, а еще неожиданно изрекла заведующая.
«Это что-то новенькое».
– Антонина Петровна, вам плохо? Может, присядете?
Луговая взглянула на Литу, но, кажется, не видела ее. Зато девушка заметила, что глаза у Антонины Петровны красные.
По своему опыту Лита знала, что насильно в душу лучше не лезть, поэтому промолчала. Да и задавать вопрос, спала ли заведующая с Марковичем, сейчас не время.
Женщина устроилась напротив – на том самом стуле, где вчера рассказывала о будущем ребенке. Потерла колени, потом скрестила руки на груди и заплакала – молча. Огромные капли стекали по бледному лицу. Луговая слизывала их языком. Лита протянула ей бумажное полотенце. Антонина Петровна промокнула слезы, шмыгнула носом и заговорила:
– Я, наверное, ужасно нагрешила.
Лита не знала, что сказать, и брякнула первое, что пришло на ум.
– Не переживайте так сильно. Вам нельзя.
– Да-да, именно так – ужасно. Нужно было ему сознаться, но я слишком долго ждала, что он предложит мне пожениться. Все зря. Теперь он меня ненавидит. А я его так сильно люблю! Так сильно, что мне больно. Все болит. Понимаете?
– Понимаю. – Спрашивать было страшно, но она это сделала: – Павла?
– Что?
Луговая уставилась на нее, словно увидела впервые.
– Вы Марковича любите?
Антонина Петровна покачала головой и снова заплакала. Между всхлипами вставляла:
– Кому я все это говорю? Вы оба, словно чокнутые, думаете только о себе, и никого больше не замечаете. – Лита могла возразить, но не стала. А Луговая аккуратно высморкалась в полотенце и сложила его до размера зажигалки. – Маркович тут не причем. Если честно, то ничего серьезного между нами не было. Я об отце ребенка говорила. Он – музыкант.
На душе стало легче? Точно, стало.