Страница 8 из 65
— На пиргорой...
— Вот пьянь! Опять нажрешься как свинья.
— Пух, я и есть свинья. Только маленькая.
— Ну и что? Значит, до поросячьего визгу.
Они немного помолчали. Потом Пух вспомнил про таинственное спаслание на экране монитора “Иди за маленькой розовой свиньей.” Тщательно оглядев Пятачка, подходит или нет он под описание, Пух вздохнул:
— Ладно, свинья, пойдем. Но чур, петь буду я. Куда идем мы с Пятачком — большой-большой секрет. И не расскажем мы о нем, да, да. Верней — нет, нет…
2
Попсу Пух не любил. Но здесь, на пиргорое, ди-джей крутил только её. Мелкие лесные жители вовсю колбасились под жуткие электронные биты.
“Погиб поэт, невольник чести… — уныло думал Винни, скользя тоскливым взглядом по конвульсивно дергающейся толпе. — И куда эта свинья подевалась? Небось, тащится сейчас где-нибудь со шпаной, мухоморы нюхает.”
Примитивные попсовые песенки безжалостно терзали и слух, и сердце плюшевого медведя. Даже в далекой юности Пух сочинял гораздо более осмысленные песни, даром что попсовые. Множество из них благополучно вошло в классику фольклора. А эти нонешние рифмоплеты совсем от рук отбились, чушь всякую городят.
“Я, конечно, понимаю, если в стихе нет четкого размера. Знаю, что рифмы не всегда обязательны. Допускаю даже концептуальное отсутствие смысла. Но чтобы всё сразу в одном произведении. О, ужас! Нет в них искры светлого гения. Только желание бабла побольше срубить. Халтурщики!” — мысленно плевал на так называемых поэтов Пух. Даже музыка не спасала — электронные биты плохо уживались с простым мироощущением опилок в голове.
“Где же свинья?” — мысленно выл Пух на луну. Жалость к самому себе и бездарно потраченному времени давила на плечи свинцовой колонной. На плюшевой душе скреблись кошки, каждая размером с Тигру. Который сам, как известно, из семейства кошачьих.
— Добрый день, Плюшевый! — вдруг раздалось за спиной.
Пух отвлекся от печальных дум с целью выяснить, какая зараза тревожит его душу.
— Откуда вы знаете это имя?.. Это ты, Пятачок. Ну ты, свинья, в натуре, свинья! Опять в моих личных дневниках копался?
Пятачком вновь овладело смущение. Правда, ненадолго.
— Я много чего знаю о тебе, — самоуверенно заявил он, едва краска стыда за нелицепринятый проступок откатила с головы и он принял привычный розовый цвет.
— Это неудивительно, ошибка генетики! Читать чужие дневники — за такое дело и в пятак отхватить немудрено!
Проигнорировав предупреждение относительно безопасности личной жизнедеятельности, Пятачок подошел поближе к медведю.
— Замолчи и слушай, Винни!
— Грубишь, свинья!
— Я знаю о тебе всё, — словно не слыша Пуха продолжал говорить Пятачок, понижая голос. Винни приходилось нагибаться, чтобы разобрать очередной перл. — Я знаю, что ты ночами не спишь. Я знаю, с кем ты ночами не спишь. Ты никогда не выключаешь компьютер, не вылазишь из сети, каждую бессонную ночь пялясь на экран. Я знаю, что ты ищешь в Интернете.
— Мёд? — спросил заинтересованный странным поведением Пятачка Пух. Скорей всего, ничего особенного, просто сезонное обострение шизофрении, как у Кролика, но тем не менее с Кроликом ему, Пуху, не жить в одном доме.
— Нет. Ответ. Ты ищешь ответ на вопрос.
— Где есть мёд на халяву?
— Нет. На другой вопрос. Когда-то я тоже, так же сутками не спал, искал ответ в сети. Пока не нашел того, кто объяснил мне, что я ищу вовсе не ответ. А смысл. Новый смысл бытия.
— Слышь, свинья, это все очень круто. Пахнет блокбастерами, но я чегой-то не могу догнать: какой вопрос ты имеешь в виду?
Пятачок выдержал положенную театральную паузу.
— Что такое СвиноМатрица? И ты задашь его. Сам. Скоро.
— На фига?
— Это твоя судьба, Плюшевый…
— Ещё раз назовешь меня так — схлопочешь в пятак.
— До скорой встречи, Винни, — Пятачок, махнув на прощание копытцем, растворился в кишащей массе мелкого зверья.
— Ну, свинья, ну ты в натуре, свинья, — покачал головой Винни-Пух. — Заманил коварным образом на отстойный пиргорой, прочитал шизоидальную лекцию, а сам свалил, только копыта засверкали. Оставил одного. Блин, свинья…
И напевая себе под нос песенку о настоящей свинье, обожравшейся мухоморов, Винни-Пух отправился домой. По пути его подсознание терзали всякие-разные мысли, в которых воедино смешались закидоны Пятачка, опупение Кролика, в последнее время ставшего чересчур нервным, репрессии Кристофера Робина, направленные на Иа-Иа… Если бы в голове у Пуха имелись настоящие мозги, а не опилки, он, может быть, и сопоставил бы кусочки мозаики в одну большую понятную картину, посмотрел бы на нее, прищурился, сказал “Н-да! Я таки думал!”, после чего понял бы, какая опасность нависла над их благословенным Лесом.