Это игра

Корешков не почувствовал вкуса своего супа. Он съел половину, понял, что дальше не сможет, да и вообще мыши не такие уж и вкусные.

Он так и не понял, что съел мышь.

Эх, Олег, Олег.

Наутро его тошнило в своей спальне, прямо на ковер, на белое застиранное одеяло, на простыню, всю в волосах (Олег был покрыт шерстью на груди, чуток на спине и на животе). Олег захлебывался рвотой, но не переставал изгонять из себя вчерашнее веселье, это было ему не впервой, да и он не жалел никогда. Вчера действительно очень хорошо покутили. Наверное, это из-за вчерашнего супа. В общем, Олег сам и не понял, чем отравился, литрами портвейна или супом. Пусть даже он и помнил тот факт, что в супе была мышь.

Больше они к нему не заходили. Иногда Корешков встречал в маяке одиноких крыс, которых давил с диким ором. Но крысы – не мыши. Не было больше в маячке Олега мышечек.

Да и не надо. Он не скучал без них. Не стоит думать, что работа Олега была только в том, чтобы нажимать кнопку вечером, включая свет и нажимать её утром, выключая.

Нет, у Олега было много других дел. Собственно, это была даже не работа. Он просто жил в маяке, любил его и маяк отвечал взаимностью. Знаете, приятно, когда тебе отвечают взаимностью. Особенно на любовь.

И, как любой влюбленный человек, Корешков заботился о маяке. Можно спросить – что там заботится?

А покормить кошку и собаку? Проверить все кормушки на окнах? А помыть все? Целых три яруса, между прочим! А покрасить верхнюю красную полосу маяка?

А цветов сколько в маяке! Они вянут тут, конечно. Когда ты своей жизнью призван украшать, но рождаешься в мрачном и холодном мире, совсем не хочется цвести. Но Олег все равно выращивал цветы. Он никому об этом не говорил. А если спрашивали, отвечал «сами растут». Мужику – считалось стыдно.

А три этажа маяка? Большая площадь, между прочим. Все нужно убрать, прилизать. На первом этаже было, черт знает что. Но об этом потом.

На втором была спальня Олега, санузел, кухня. В третьей комнате второго этажа была комната, которую Олег называл кабинетом, пока не тот чертов голубь с тем чертовым письмом. На двери висел огромный замок. Внутри стоял красивый письменный стол из дуба, на столешнице которого была вельвет пурпурного цвета – роскошь, да и только. Стояла там и чернильница, да, было время, Олег писал чернилами... Ну и сейфы там стояли. Сейфы с тайными вещами. Мы же договаривались, что не все скелеты сразу.

На третьем ярусе – собственно аппаратура, благодаря которой и жил маяк. Потолок третьей комнаты служил полом для смотровой площадки, где Олег часто сидел, когда тепло. Впрочем, он и по холоду сюда неоднократно выбирался. Работа такая. Все проверить, протереть от снега, грязи, пыли, птичьего помета. И с краской тоже Олег вылезал наверх.

Маяк-то давно стоял обшарпанный, одноцветный. Только алела самая верхняя полоса, которую Олег постоянно подкрашивал.

Вот и сейчас. Ведро с краской то и дело принимало в свое лоно кисточку, выплевывало её, снова поглощало в химическую ядовитую жидкость. Кошка Джульетта уже понюхала ведерко. Она фыркнула, подпрыгнула, мотая головой во все стороны, словно желая прогнать вонь. То же самое думала и Матильда. Но она была хитрая. Она, видя реакцию кошки, предпочла воздержаться от соприкосновения с краской. На всякий пожарный Мотя вообще не вылезала на площадку, сидела на деревянной лестнице, положив морду на пыльный камень, которым была вымощена самая верхняя, главная площадь маяка.

Корешков закончил красить. Когда последний мазок оставил на теле маяка красную полоску, Олег хотел что-то сказать Матильде, но та бешено залаяла. Оглушенный лаем, источник которого уже бегал вокруг Корешкова, Олег понял причину: рядом с ним упал раненый голубь. Попутно в небе раздались несколько удаляющихся хищных выкрика.

– Ах вы ж твари! – закричал Корешков в синюю хмарь. А потом он прикрикнул Моте. – А ты – цыц! Не мешай мне!

Олег взял голубя, смочившего его руки теплой алой кровью, и побежал, перепрыгнув через притихшую и прижавшуюся к полу Матильду. Смотритель споткнулся о любимую Джульетту, что вылизывалась на ступеньке, и поспешил в свою комнату.

– Ля-ля-ля, – напевал Олег. – Ля-ля-ля. – Голубь продолжал биться в агонии. – Бедный гуля.

Олег грохнул по столу рядом с гулей кожаной красной аптечкой, достал обезболивающее средство, перекись водорода, зеленку, йод, касторку, палочки ватные, тампончики, бинты, груду таблеток, скальпель и перерезал голубю шею. Птица, конечно же, испустила дух. Олег положил обратно груду таблеток, бинты, тампончики, палочки ватные, касторку, йод, зеленку, перекись водорода, обезболивающее.

Труп голубя Корешков забальзамировал и бросил в большой зеленый сейф, который он, Олег, чуть модифицировал. Наверху сейфа был люк. Вот через этот люк забальзамированная тушка и попала в свой огромный склеп. Но трупик не упал – сейф практически был заполнен.

– Так, скоро все будет. Еще несколько штук и... – Олег закрыл люк на «крыше» сейфа и потер руки. Зачем он это делает, сам не знал. Все из-за того проклятого голубя, который принес то проклятое письмо!! Это он дал ему сказку, а потом... потом сказку отняли. Но не голуби, конечно. Просто те, кто отнял сказку... Их было не достать. Не то, что голубей.