Это игра

Олег выкрикнул непонятный клич, хлопнул себя по лбу. Матильда, услышав, залаяла, а Джульетта выгнула спину и зашипела.

– Спокойно, девочки! – Бросил им летящий по ступенькам вниз Олег. Сердце колотилось в груди, а звон от собственного крика все еще бил в закутках черепа...

Все дело в том, что Олег вспомнил о Борюсике, бродяге, которого приютил на первом этаже. А тот всегда хотел выпить...

На первом этаже маяка могли ночевать абсолютно все. Там было достаточно комфортно, был даже красный диван, с одной подушки которого торчал желтый паралон. Немногочисленные пожитки бродяги кидали в грязный облупившийся комод, на котором едва виднелась сохранившаяся белая краска и позолота дверц и ручек. У комода стояло, притуленное к дверце, разбитое зеркало. Телевизор старый, на трех ножках, стоял выключенным. На комоде были аквариум с золотой рыбкой (дохлой) незаряженное ружье и чулок женский, телесного цвета.

.

.

.

Олег не выгонял никого, абсолютно никого, если конечно этот никто не мешал остальным. Но бездомные были людьми тихими, и всегда делились с Олегом, чем могли. Корешков в долгу не оставался. Вот и сейчас, бродяга по имени Борис сидел у костра в центре помещения. Подул ветер и через открытые двери ворвался поток воздуха. Костер вспылил, увеличился раза в два. Борис посмотрел на хозяина маяка, вздохнул и сказал:

– Может, закроем? Ах да, знаю, знаю. Эти двери открыты для всех.

– Да. Ты же помнишь ту собачку, которая уже доживала? Она не могла скрестись в дверь и громко скулить. А если бы мы открыли дверь...

Борис расхохотался. Затряслись его пшеничные спутанные космы (между прочим – чистые), задрожали желваки на тонкой сухопарой шее. У Бориса была фамилия «Бездомный». Потому что он всегда был такой и был безотцовщиной, а еще – безматерщиной, и когда ему сказали, что нужна все-таки фамилия, а он тогда был уже в осознанном возрасте, Боря так и сказал: пишите бездомным.

– Ну ты и добряк, Олег. А по виду не скажешь.

– А по виду я чудовище. – Олег накинул на Бориса еще один из своих пледов. Бездомные очень любили маяк Олега, и двери сюда им были открыты. В среде бедняков Старой Башни считалось очень хорошим тоном приносить к Олегу больных и замерзающих животных.

– Ну-ну. Будет тебе. Мужик-то и должен быть чуть красивее обезьяны. – Сказал Борис.

– Ладно. – Корешков усмехнулся. – Тебе тепло?

– Ну... терпимо.

– Ща будет еще теплее. – Корешков достал из внутреннего кармана капитанской куртки чекушку водки.

– ЁП!!!! – крикнул Боря и ударил себя по коленкам. Он вскочил с пенька рядом с костром и пошел к старому прямоугольному шкафу, который Олег притащил на первый этаж с целью выкинуть, а потом понял, что его лучше выкинуть на первый этаж. Там, в темном плесневом пространстве шкафа Борис знал – есть рюмки.

– А вот пища с вас. – Сказал Олег.

– Тут же с нами Инвалидыч. Эй, плесень!! – крикнул Боря, повернувшись назад.

Плесень ни бэ, ни мэ.

– Инвалидыч!! – гаркнул Олег. – Спит, сука.

– Нам больше достанется. – Борис дрожащими руками разливал волнующуюся жидкость в невозмутимую плоть рюмок. Да он и взял изначально два. Борис протянул один стакан Олегу, тот сидел с закрытыми глазами и, только почуяв перед собой спиртягу, приоткрыл один глаз. Корешков сказал лениво:

– Жратва.

Борис в момент поставил стакан, подорвался и с разбегу стукнул Инвалидыча по заднице, когда подбежал к стогу сена. Сначала Борис попал в само сено, потом только в Инвалидыча. Похоже, старик плевал на Бориса с высокой горки. Но наш Боря слишком сильно хотел выпить, а для этого нужен был собутыльник, который хотел закусить. А «закусь» была у Ивалидыча. Инвалидыч был по-прежнему ни бэ, ни мэ.

– Где котомка твоя, заблудший брат мой? – Орал Борис. Конечно, он совсем не хотел орать и злится. Он хотел просто напиться, и только поэтому ему приходилось орать на старого и больного человека.

Когда Борис перевернул спящего к стене лицом Инвалидыча, его рука шлепнула Бориса по паху.

– Ах ты, извращенец старый, больно же! – сказал Боря и шлепнул пару раз по лицу своего друга-соню. Ноль внимания. Потом еще, сильнее. Нет, от такого уже бы точно проснулись бы. Любой из смертных.

Смертных.

.

.

.

Смертных?

.

.

.

Проверка пульса, дыхания.

– Да он сдох!! Он мертвый, Олег!

Олег, который втихаря думал отпить грамм 50, подавился каплями белесой субстанции из бутылки, и хотел было встать, но не справился с затекшей ногой, и получилось так, что перекатился к костру. Борис этим временем пустил мочу, растекающуюся по штанине. Когда Олег увидел это, то стал смеяться, а Борис начал рыгать на мокрые пятна мочи, смачивающей брезентовые штаны. Корешков, видя это, засмеялся еще больше. Бориса все так же рвало, с выражением обиды, отвращения и жалости о потере старшего друга, пока он, Борис, не закончил мочиться и блевать и не стал смеяться сам. Корешков смеялся вместе с ним, пока не обернулся назад (Боря показывал пальцем) и не увидел, что костер поджег спину.