Страница 1 из 112
«Все говорят, что мы вместе...
Все говорят, но не многие знают,
в каком».
В. Цой «Бошетунмай».
БАМ! – А-щщщщсс!!
- Ты чё, блин??! – Катька ошарашено вспыхнула на меня своими карими. – Кого дергаешься-то?
- …об угол!!! Уй-ии… стола..а-аа… пальцем… блин, больно, сцуко! Айя-аа!
- А нечего было в астрал уходить! Блин, сидит-сидит себе, шары выпучимши, а потом ка-ак заорет, да столом дрыгнет! Я ж чуть яйцо не снесла!
- Ага! А я, кажется, снес! До сих пор звездочки перед глазами в круги ныряют! Уй, Катька, больно-то как!
- Не зови меня больше «Катькой»… - раздался резко похолодевший голос жены. - На кой ты мне теперь нужен? Без яйца-то?…
Я непонимающе вытаращил на нее один глаз. Во втором сконцентрировалась слеза Боли, тревожить которую было чревато – по крайней мере, так мне казалось.
- Яйцо снес, палец выбил – кому ты теперь нужен, такой инвалид… одноглазый еще, к тому же, – лицевые мышцы прекрасного Катиного лица, при этом сгруппировались в такую надменно-насмешливую гримасу, что я тут же напрочь забыл про всякую боль.
Через две секунды до меня дошло:
- Знаешь, как больно… как больно слышать такие слова от некогда любимой женщины! – решил подыграть я, всем лицом ощущая жгучую слезу на щеке. – Я-то надеялся, что в радости и печали, в быту и невзгоде не покинет меня любовь девичья, да не оскудеет сердце нежное на чувства жаркие, ко мне, убогому! А оно вона как всё вывернулось! Холодным тело-то оказалось! И сердце – склизким… Змея ты, Катька! Зме-я.
- Ну-ну, - задумчиво протянула моя женушка. – Придешь, кабан, за желудями... «Угол стола», блин. Ляпнет же… - у данного предмета кухонной мебели, позволяющего нам более-менее комфортно чавкать «ништяками», имелась лишь одна... м-мм, опора. Которая, соответственно, имела углы. По крайней мере, так выглядело на мой непринужденный взгляд, так что я был вполне вправе говорить именно об угле стола.
Дальнейший завтрак протек во вполне дипломатической обстановке, когда оба стараются не обидеть друг друга, но обязательно подколоть и обдурить. Любовь у нас такая, чо. Одна из разновидностей любви, не влезающая в стандарты качества, установленные остальным обществом. Стадного типа обществом.
Планы на день ничем особым не отмечались: к обеду мне надо было заскочить на работу, забрать некоторые доки. Делать это было лучше всего именно в обед, так как начальство в это время занято едой, а не порнопроцедурами с мозгами подчиненных, поэтому зачастую именно в обед и решались все великие дела.
После обеда я вернусь домой, подкачу к Катерине и мы укатим в «Катран» - летний ресторанчик на речных волнах, очень уютненький и дорогой. Дороговизна объяснялась речной же прогулкой, входящую в процесс поглощения пищи. Здесь тебе и экскурсия, и эксклюзив, и регламентированные часы входа-выхода из ресторана. То есть, пока он у берега, можешь слинять сухим. Во всех остальных случаях – администрация ответственности не несет.
На работе ничего особенного не произошло, кроме появления пары новостей о барских причудах (в виде новых приказов) и побитого крыла японского «уазика» Мишки Фролова. Где-то зацепил трамвай и тут же скрылся во дворах. Мишка, я имею в виду. Трамваю скрываться было незачем, ибо от данного столкновения он только приобрел: его автосцепка стала немного чище.
Я покачал головой, пожалел Мишку, порадовался за трамвай, наконец, попрощался со всеми и направился до дому пешком. Пешком, потому как автомобиля у меня никогда не было, отчего я в расстройство никогда и не приходил. Ну ее нафиг, лишнюю доилку денег и моталку нервов! Сам как-нибудь.
Путь мой лежал через «ноябрянку», где в это время суток зачастую случались самые настоящие пробки – на данном «пятачке», на пересечении Ноябрьского проспекта с Лагутина, было сконцентрировано огромное количество торговых мест. Причем, самых разнообразных, поэтому не удивительно, что здесь сталкивались лбами как бабули с бабулями, там и эмо-готы со скинами. А то и все разом. Местечко было то еще, однако прямых боестолкновений я тут никогда не видел. И не помню, чтобы даже слышал о них. Ну, не считая «лихих девяностых», но то – не в счет – тогда местом битвы была вся земля, что российская.
Нет, нервозностью это место искрилось – будь здоров! – но, тем не менее, все прекрасно понимали, что каждый пришел сюда для дела, а не для скандала, поэтому «коричневая волна» никогда особо высоко здесь не поднималась. Те, кто идут – шипят; те, кто стоят – орут. Или непринужденно болтают.
Остановился и я, однако, в силу того, что орать мне было не на кого, а балакать уж тем более не с кем, я просто смотрел вперед. Туда, где обосновалась причина выше упомянутой людской «пробки» - белый фургон, привезший товар к одной из лавок, временно перегородил тротуар, пытаясь выбраться в могучий транспортный поток. Пока не получалось.
Я стоял, «болел» за фургон, и наслаждался вынужденным бездействием, одновременно осознавая сомнительность этого самого наслаждения. Тем более, что в правом ухе ни с того ни с сего отчего-то засвербило. Какие-то не особо приятные, резкие звуки неистово барабанили по перепонке, изматывая весь слуховой аппарат в идиотском танце. Это мне нравилось все меньше и меньше и я, наконец, удосужился повернуть голову в сторону аудиораздражителя. Точнее, двух раздражителей.