Страница 86 из 94
-Димка, давай вдвоем, а? Устал я от этой жизни и понять себя не могу. Как надорвался. Может, напиться сегодня?
Друг мгновенно стал серьезным: - Что, так погано? - Услышал ответ, что всего лишь поговорить хочется без свидетелей, предложил водку не пить. - Если поговорить, то возьми-ка ты, доктор, трехлитровую банку...
-Пива?
-Не угадал - сметаны! Сядем мы за стол, будем ее ложками есть и говорить трезвыми голосами самые умные вещи, какие умеем. А умеем мы с тобой многое...
Чирков махнул на него рукой: - Опять понёс своё! Паяц, - и укатил к родителям.
-
Глава сороковая
Виктор.
-... подменного водителя нет. Суров уволился, ты знаешь. Аркашка хотел один ехать, но я запретила, хотя до Таштагола, в принципе, недалеко, он мог и обернуться за два дня, максимум, - диспетчер докладывала Виктору неприятный расклад дел по сибирскому филиалу.
Вот когда отрыгнулись усилия по прятанию денег от Миранды! Сразу три тягача, изношенные донельзя, стали. Шофера, уставшие от постоянных поломок, начали увольняться - зарплата упала, сравнявшись с той, что платили в городском автотранспортном предприятии. Оставшихся не хватало. Но в горный рейс по одному не ходят. Случись что на трассе, и с ремонтом намучаешься, и груз не убережешь. Брось машину без присмотра - разворуют моментально, не успеешь глазом моргнуть! Однако сроки доставки поджимали. Терять авторитет не хотелось, и Виктор решил сам сесть за руль. Аркашка с радостью встретил начальника:
-Тряхнешь стариной? Не забыл еще? А то легковушки, да самолеты! Мы с тобой уже года три в рейс не ходили, да? Во поболтаем, я тебе столько анекдотов новых выдам! Короче, когда идем? Прямо сейчас? Я, как пионер, готов, - и они выехали через полчаса.
Ночью большинство частников, путающихся под колесами, спит. Они катили по сухому асфальту областной трассы, потом свернули вправо. За Осинниками начались крутые спуски и подъемы Горной Шории. Стало светать, поменялись местами. Аркашка завалился на лежанку. Виктора одолевали мысли о незадачливой жизни:
-"Ирина! Я не могу без тебя! Да, ты права, права во всем. И знаешь, что на мне еще одна живая душа, Каролинка. Я ведь хотел обсудить это с тобой, но не рискнул, струсил..."
Вчера вечером, едва вернувшись в Сибирь, волк-одиночка бросился к дому любимой, спеша ворваться, схватить в объятья и увезти с собой! Но, подойдя к дверям, оробел. У такой ласковой и покорной, безумно любимой женщины был сильный характер. Что он скажет ей? "Подожди, любимая", - так она это слышала! Или все-таки стать на колени, умолить, разжалобить?
Виктор вспомнил, с каким трудом развернулся и ушел в диспетчерскую, так хотелось сдаться искушению, вернуть Ирину хоть нытьём и хныканьем. Ничего не меняя в их отношениях, просто выпросить жалость. Он ударил себя по бедру, больно, чтобы наказать: -"Жалость - не то чувство, которое должен вызывать мужчина!" Но боль не принесла облегчения, ведь он умчался в этот рейс, позорно сбежав, уклонившись от решения. Трус!
-"Да, изолгавшийся трус. Лгал всем, и себе. Покупал чужую ложь, ложь жены за деньги, дорогую машину. Боялся развода, чтобы не потерять дочь! Лгал Каролинке..." - человек, укрепивший в бесчисленных тренировках тело, признавался себе, что не сумел закалить дух:
-"Миранда шантажировала меня угрозой не давать встреч с дочерью, а я струсил! Не ушел, не сказал Каролинке о нежелании жить с её матерью, - и волк взвыл, застонал от осознания собственной ошибки, - я счёл, что дочь глупее меня!"
Стало понятно, к чему подталкивала его Ирина - дочь давно повзрослела, постоянно живет в старой квартире, отдельно от Миранды! Значит, ушла от нее!
-"Вернусь, объяснюсь с Каролинкой, - пообещал себе волк, - и на коленях приползу к Ирине..."
Тут Виктор увидел движение на склоне слева вверху, прильнул к боковому стеклу, поднял глаза, и...
-
Глава сорок первая
Валентин.
Вернулся Чирков поздним вечером, около десяти. Димка ждал его один.
-Жену отпустил погулять, учитывая секретный характер встречи, - пошутил друг, наливая себе водки, а другу вина. - Да к родителям она пошла, вернется к двенадцати, не раньше! Ну, давай, за твой дис!
Выпили, повторили, принялись энергично жевать, готовя базу для неторопливого разговора. Валентин рассказывал о защите, о банкете, потом перешел на семью, пожаловался на жену и отсутствие перспектив.
Друг слушал, он это умел. "Жилетка", в которую плакались многие, не выдавала секретов. Порой Димка признавался, что его призвание - исповедовать грешников, грозился постричься в монахи, но всегда брал отсрочку: -"Уйду в немощном теле, дабы искусы мирские непосильны для исполнения стали!"
Будущий монах наблюдал Чиркова с неизвестной стороны. Исчерпав себя, Валентин принялся жевать стрелку зеленого лука. Это позволяло морщиться, маскироваться - он застеснялся откровенности. Исповедник молчал, подпирая сочувственную морду руками. Улыбки или покровительственной усмешки в свой адрес доктор наук не усмотрел. Запив луковую горечь вкусной майонезной жижицей огурцово-помидорного салата, вопросительно уставился на друга. Тот поднял брови, тоже вопросительно наклонил голову. В "гляделках" победил остепененный, а Диман спросил: