Страница 43 из 52
Собрав все исписанные листы, что были на столе, жена Лексана Паныча бросила их в горящий камин и с удовольствием наблюдала за тем, как огонь жадно поедает бумагу.
Может, хоть теперь её супруг вернётся в лекарню принимать пациентов, и в доме снова появятся деньги.
Довольная содеянным, жена бывшего алкоголика, несостоявшегося сочинителя и, вероятно, вскоре снова практикующего лекаря-амуролога вышла из кабинета мужа.
Давно зреющее возмущение беспардонной наглостью тех книг, что пёрли без очереди, назрело и прорвалось. Последней каплей послужил очередной прорыв нескольких боевиков и дамских романов.
- Твари мы дрожащие или право имеем? - возопил кто-то из классиков, и это словно послужило сигналом. Воспитанные, благопристойные, уважающие себя книги вмиг позабыли о своих манерах и, словно обезумевшие, разом рванули к двери.
Мощный поток сметал на своём пути все жанры и все виды, уносил и тех, кто давно присмотрел себе автора, и тех, кто его ещё не нашёл, и без сожаления давил сопротивляющихся и нерасторопных.
Хроники быстро сообразил, что он должен сделать, чтобы выжить - отдаться на власть потока. Его подхватило, закрутило и понесло, стремительно и неконтролируемо - никакой возможности выбраться.
Хроники несло вперёд, к заветной двери, и он молился лишь о том, чтобы его не выкинуло в реальность слишком резко, иначе он рискует просто не успеть вселиться в своего автора.
Значительно разросшаяся писарня работала практически самостоятельно, как хорошо отлаженный организм, и впервые за долгое время у господин Завирайло-Охлобана появилось время почитать. Он вытащил наугад несколько рукописей, сваленных в тележку для продаж, и уселся в своем кабинете.
"Завоеватели звездных цитаделей" ему понравились, "Облава на цыплят" показалась приличной, но когда очередь дошла до "Проступка и возмездия", господин Завирайло-Охлобан потребовал к себе секретаря, а мгновение спустя трудящиеся в поте лица копировщики услышали возмущённый вопль владельца писарни:
- Мы и это копируем?
- Да, - едва слышно прошептал секретарь.
- И что - это покупают?
- Покупают. Правда, не так хорошо, как другое.
- Раз не так, то и нечего на него ресурсы тратить!
- Но...
- Что - но? - нетерпеливо спросил господин Завирайло-Охлобан.
- Это же классика, - неуверенно отозвался секретарь. - Это же - о вечном...
- О вечном! - фыркнул владелец писарни. - Я не на вечном деньги делаю. - Бросил секретарю рукопись "Проступка и возмездия" и приказал: - Больше не копировать!
Придя в себя после очередного писарного приступа, Маша обречённо взглянула на рукопись. "Мануэло" - гласило название. Неужели - опять неотличимая от дюжины других преступная история? Неужели опять - жечь?
Нет, на этот раз всё оказалось иначе. Маша с увлечением прочитала о девушке-цыганке с удивительным голосом, выступавшей в лучших музыкальных салонах, и о непростой истории её любви. Удовлетворённо улыбнулась и понесла рукопись в писарню.
Господин Завирайло-Охлобан удивил её тем, что на этот раз взялся рукопись читать.
- А то приносят тут всякую муть, - пояснил он, поймав недоумённый взгляд девушки. - Приходится проверять.
Дочитав, сморщил свой солидный нос и недовольно спросил:
- А что, преступных историй нет?
- Нет, - твёрдо ответила Маша.
- Ну, ладно, сойдёт, - дал добро владелец писарни, и девушка с облегчением вздохнула: впервые после истории про ожившего мертвеца ей не будет стыдно за то, что копируется под её именем.
То, чего Хроники боялся больше всего, случилось - поток книг нёсся с такой скоростью и силой, что увлечённого им Хроники приложило о косяк двери между мирами, и он на миг потерял сознание.
А когда очнулся, обнаружил, что он уже в реальности.
И не в своём единственном, предназначенном ему судьбой авторе, а в безграмотном золотаре, словарный запас которого едва ли достигал сотни слов, половина из которых - нецензурные.
Грандиозные события великих империй, высокие башни неприступных крепостей, бесчисленные штандарты огромных армий, сложные интриги и зловещие козни, яркие подвиги и подлые предательства погибали, не получив ни малейшего шанса попасть на бумагу.
Если бы Хроники-не-рождённых-миров мог завыть как волк, он бы непременно взвыл. Но у него не было горла - у Хроники были только слова. Слова, которые некому было записать.
И бесконечное отчаяние погибающей книги вырвалось наружу недоумённым восклицанием насквозь пропахшего канализацией золотаря:
- Ядрёный вошь, какого хна?
Жена лекаря-амуролога ожидала от супруга возмущений и криков, но в кабинете царила тишина, и она, не выдержав, на цыпочках подошла к двери и немного её приоткрыла.
Лексан Паныч сидел за столом и сосредоточенно водил пером по странице. На углу стола лежала нетронутая стопка исписанных листов.
- Не может быть! - воскликнула поражённая супруга. - Я же сожгла твою рукопись!
Лексан Паныч поднял на жену пылающий неукротимым пожаром взгляд и тихо, но очень торжественно сказал: