Страница 4 из 9
Царю Михаилу уже 23 года, он хочет жениться, для человека обычного и женитьба дело обычное, для человека-царя это совсем непросто, первые попытки обзавестись супругой были предприняты в 1616 году, когда самодержцу исполнилось 20 лет, на смотринах ему тогда приглянулась красавица Мария Хлопова, но матери его – инокине Марфе – девушка совсем не нравилась, а может, дело совсем и не в девушке было, и вот внезапно Хлопова заболела – температура, рвота, и вот уже обвиняют многочисленную родню Хлоповой не в чем-нибудь, а в государственном преступлении, мол скрывали неизлечимую болезнь. Иноземный доктор Валентин уверяет, что, мол, это просто расстройство желудка, болезнь не опасна, и действительно болезнь прошла, но уже Салтыкова, лучшая подруга Марфы, созывает особый собор, который выносит постановление, что невеста государева: «Мария Хлопова к царской радости непрочна, а посему женой царя быть не может». Молодой царь пытается заступиться за свою невесту, но мать Михаила, сговорившись с Салтыковой, заявляет, что если он, Михаил, ослушается свою мать и женится на Хлоповой, то ее ноги во дворце больше не будет, безвольный придурковатый Миша отступает, а Марию и всех ее родственников ссылают в Сибирь, – в Тобольск. После возвращения из польского плена Филарета, влияние Марфы на Михаила сошло почти на нет, теперь всем заправляет патриарх Филарет, теперь он стал заниматься и поисками жены для Михаила, Филарет был честолюбив и решил во что бы то ни стало женить сына на какой-нибудь иностранной принцессе, ну, например, на польской или датской, но, когда все царствующие европейские дома отказались породниться с Романовыми, махнул на все это рукой и предоставил возможность заниматься этим вопросом своей супруге Марфе. В 1624 году Михаил все-таки женится по выбору матери на княжне Марии Долгоруковой. Но, как говорится, если не везет, то не везет во всем. Через три месяца молодая жена заболела и умерла. В 1626 году опять в Кремле проходят смотрины, на этот раз избранницей стала Евдокия Стрешнева, от этого брака родились три сына и три дочери, двое сыновей умрут, а один – Алексей, впоследствии станет следующим российским царем Алексеем Михайловичем.
Молодой, необразованный и глуповатый царь Михаил, подстрекаемый такими же неграмотными боярами и князьями, к восстановлению экономики, самостоятельности и независимости страны, естественно, начал с «закручивания гаек», то есть увеличил налоги и подати, а спрос за неуплату был очень жесток. В то время в России действовало правило – неисправимый должник подвергался «правежу», то есть избиению кнутом либо палками, но так было до реформы Михаила, и многие должники предпочитали подвергнуться избиению, лишь бы не платить, теперь же после «правежа» долг все равно подлежал взысканию. Было приказано никаких отсрочек по платежам народу не давать, «деньги и припасы править нещадно». После «правежа» избитых и голодных людей содержали в тюрьме, а утром «правеж» продолжали с новой силой, многих забивали насмерть. Придумываются все новые и новые налоги, доходило до того, что налогом облагалась домашняя скотина на водопое, а бабы и девки – за стирку белья в реке. Срочно вводится монополия государства на водку, на лен, меха, а чтобы прибыль от торговли водкой была больше, приказано везде строить кабаки и «курить сивуху». Однако возможность таким образом пополнить бюджет страны обернулась, наоборот, понижением доходов государству. Повальное пьянство понижало платежеспособность населения, люди пропивали последние деньги, народ спивался, работать не хотел, хозяйства разорялись, а значит, исчезал и объект налогообложения. Так, что в погоне за быстрой прибылью необдуманная политика царя Михаила и его правительства принесла не экономический взлет, а вред, разорение и обнищание населения, а, следовательно, пустующую казну. Население роптало, уже кое-где вспыхивают бунты и восстания, народ выступает не только против государственных сборщиков налогов и даже кое-где безжалостно и жестоко расправляется с ними, люди уже выступают против церквей и монастырей, которые не хуже всех сборщиков сдирают «последнюю шкуру» с прихожан, облагая их своими церковными налогами и сборами. В те годы государство Российское напоминало один огромный, угрюмый и безмолвный монастырь, который жил по правилам, установленным его настоятелями, бывало, во всей округе запрещались песни, танцы, пляски и игрища, толпой не собираться, разговаривать вполголоса и только молиться, молиться, и платить, платить церковные налоги. Не приветствовались учеба, искусство, изучение иностранных языков, было приказано воеводам – всех, замеченных в «бесовском веселье», бить батогами. Историк Николай Иванович Костомаров писал: «Еще греховнее в глазах священников пляска, особенно женская». «О злое, проклятое плясание, о лукавые жены с плясаниями многоверткими! Не зрите плясание и других бесовских прелестей супруг адовых, любовниц сатанинских!» Что касается курения табака, то здесь запреты были еще жестче, а санкции просто жесточайшие: «Который человек начнет держати бесовскую и богоненавистную трубку, то у того человека мозг искрутит и впадет в главу его вместо того мозга смердящая вонь и начнет пребывати и в главе его, и во всех костях его». По закону того времени, курильщику отрезали нос. Все подобного рода проекты законов, как видно из самого текста, готовились, разумеется, священниками и царем Михаилом, всю жизнь воспитывавшимся в монастырях, имеющим мать – инокиню Марфу, и отца – патриарха Филарета. Они, естественно, с легкостью воспринимаются и поддерживаются, ведь он никто иной как помазанник божий. Только в одном Московском кремле было 52 церкви. Одному Богу известно, до чего могло докатиться государство Российское под управлением этого рыхлого, унылого и туповатого простака, управляемого хитрыми боярами и церковнослужителями, если бы своевременно власть в стране не перехватил его отец – Филарет, после его возвращения из польского плена, и не отстранил бы от власти свою жену, такую же тупую, как и сын, только хитрую и наглую – Марфу. И дальнейшая политика России, как внешняя, так и внутренняя, развивалась теперь только по сценариям всемогущего Великого государя Филарета. Федор Никитич Романов-Юрьевский, правнук Юрия Захарьина-Кошкина, а вообще, весь их род пошел от Захария Ивановича Кошкина, но его сыновьям, Якову и Юрию, не нравилась фамилия Кошкины, уж очень она была какая-то простенькая и неблагозвучная, и они решили сменить ее, в начале добавив к ней имя отца, а поскольку мужское потомство было только у Юрия, то имя его сына Романа его внуки, Данил и Никита, прибавили к своим фамилиям и получили то, что получили путем постоянной трансформации фамилии прибавлением отцовских и дедовских имен, пока не остановились на фамилии Романовы. В молодости Федор Никитич Романов был веселым, милым молодым человеком, который непрочь был выпить, вкусно поесть и повеселиться. Уже в молодости он проявлял себя как грамотный очень эрудированный человек, первоклассный наездник, фехтовальщик, модник и щеголь. Мы уже знаем, что, опасаясь конкурента по праву престолонаследия, Борис Годунов насильно постриг Федора в монахи, а дальше он становится вначале митрополитом Ростовским, а затем и патриархом, более восьми лет Федор Никитич провел в Польше, в одной из просвещенных на то время европейской стране, сразу оговоримся, что, находясь якобы в плену, Филарет не был заточен в казематы и не носил кандалов, он вполне свободно и даже с элементами уважительного отношения проживал на территории Польши, не имея возможности без разрешения короля Сигизмунда покинуть ее пределы, только и всего. Для сравнения можно вспомнить аналогичный пример, случившийся с датским королевичем Вольдемаром Кристианом в 1644 году, по легкомыслию приехавшего в Москву, в гости к царю Михаилу Федоровичу. Тогда царь Михаил, давно вынашивающий желание породниться с каким-либо царствующим европейским двором, прилип к Вольдемару как «банный лист» с предложением женить его на своей дочери Ирине. Когда же королевич отказался, вполне корректно мотивируя свой отказ разными религиями, и заторопился с возвращением домой в Данию, его не только не отпустили, его арестовали, на жалостливые просьбы королевича отпустить его домой царь ответил: «Отпустить тебя назад непригоже и нечестно. Во всех окрестных государствах будет стыдно, что ты от нас уехал, не совершив доброго дела». Целый год оставался королевич в Кремле на правах арестованного, и только смерть Российского царя позволила ему вернуться в Данию. Несмотря на патриархальную дремучесть, полную безграмотность и отсталость по всем цивилизационным меркам, типичной чертой той эпохи была непоколебимая уверенность русских людей, что все иностранцы являются людьми низшего сорта. Хотя точно такое же отношение было у знатных людей к своим же русским людям. Царя Михаила Федоровича не принято считать выдающимся государственным деятелем, поэтому все понимали, что руководителем и зачинателем всех мало-мальски значимых событий в истории страны был его отец – патриарх и Великий государь Филарет Никитич. Учитывая, что он совмещал патриарший сан со светской деятельностью, Филарет позволял себе именоваться не только по имени, полученному при пострижении в монахи, но и добавлял светское отчество. Он неоднократно подчеркивал, что если бы он находился в России в период последней польской и шведской интервенции, то не было бы этих позорных соглашений о перемирии, страна сохранила бы территориальную целостность и суверенитет. И он много делал в этом направлении и добился возвращения почти всех утраченных земель, правда, случилось это уже после его смерти. Ему удалось подавить воровской разгул, разгромить все банды, бесчинствующие несколько лет в стране, при этом отправив в Сибирь или на плаху многих знатных бояр и князей, не только покровительствовавших этим бандформированиям, но и создавших их, и живущих за их счет, он разогнал всех этих бояр-предателей Мстиславских, Воротынских и Куракиных, правда, они все равно занимали высокое положение в политике государства, но прежнего влияния на молодого царя оказывать уже не могли. Самое главное, что успел сделать Филарет, это сформировать адекватное цельное правительство, способное руководить страной, независимо от мнения царя Михаила, и в то же время все изменения и новации декларировать, как будто автором их был сам царь. Если бы правительство было создано по меркам самого царя Михаила и его матушки, инокини Марфы, то не исключено, что просуществовало бы оно совсем недолго, и снова страна, как и прежде, развалилась бы на множество мелких удельных княжеств, а все шло именно к этому. Как мог самостоятельно руководить страной такой царь: «Царь был молод, но был добр, тих, кроток, смирен и благоуветлив, всех любил, всех миловал и щедрил», – так записано в Псковском сказании, прямо так и видится этакий большой, улыбающийся, толстый мальчик, с явными признаками дебилизма на лице, не зря же и прозвище у него было «Кроткий». После смерти Филарета, под влиянием священнослужителей в стране произошли кардинальные перемены, например, кроме табакокурения, и так находящегося под запретом, жестко регламентировалось употребление алкоголя, хотя раньше кабаки открывались на каждом шагу, теперь же разрешалось выпивать только четыре недели в году. Этим неделям сопутствовали великие православные праздники Пасхи, Дмитриевой субботы, зимнего Николы и на Масленицу. За употребление спиртного в другие дни был положен штраф в размере 2 рублей – это примерно стоимость коровы по тем деньгам. Злостных же пьяниц жестоко наказывали плетьми до тех пор, пока он не клялся, что завяжет с пагубной страстью, а когда и такие меры не помогали, то забулдыгу сажали в тюрьму пожизненно, – «пока не сгинет». Вся прежняя кабацкая сеть была ликвидирована, а за строительством новых пристально наблюдали, строго запрещено было содержать питейные заведения на гостиных дворах и в крупных торговых городах, а тех, кто ослушивался, били кнутом и сажали в тюрьму, из вышесказанного видно влияние на царя священнослужителей, ведь подобная антиалкогольная политика мешала пополнению казны и порождала теневое производство алкоголя и торговлю им, хотя доподлинно известно, что многие монастыри занимались производством водки прямо-таки в промышленных объемах. Так в Нижегородском Печорском монастыре, в период царствования Михаила Федоровича, были две спиртогонки, в силу специфики лексикона того периода, всякая водка называлось вином, даже в более позднее время, например, на этикетках Смирновской водки писали «хлебное вино», другой термин – «виноградное вино» – специально подчеркивал разницу. Очень любопытная переписка между казначеем монастыря и архимандритом Московским: «А велел ты вина доброго 20 ведер про твой московский обиход, да прислати к тебе к Москве с первыми ездаками, как поедут в легких судах по большой воде, или повоски пойдут наперед легких судов. И нам государь, к той поре столько вина не поспеет, потому ведаешь ты сам, что в монастыре солоду рощенного нет ни осьмины запасного. А приказали государь, солоду растить, а как солод поспеет и вино укурим, и мы государь, тотчас к тебе пошлем, да и масла коровье…» Монастырские погреба были переполнены самогонкой, ее использовали как для внутреннего потребления, так и для продажи монастырским крестьянам. Что и говорить на алкогольном рынке шла ожесточенная конкурентная борьба. «Оберегая свои доходы от кабацкого дела, монастыри вступали в конфликты с правительством, сгоняя царевы кабаки со своих владений, запрещая крестьянам покупать «вино» в царевых кабаках. Монастырское самогоноварение, достигшее таких беспрецедентных размахов, что запросто могло конкурировать с государственной монополией, базировалось на дармовом крестьянском труде. Церковные крепостные «солод на квас молотили», и «пиво варили» и с «выти потри воза дров на квас давали». Получая от своих крестьян бесплатно все необходимое для самогоноварения, церковные кабатчики оборудовали свои спиртогонки по последнему слову техники, а технологии производства спирта были таковы, что в монастыри ездили по обмену опытом царские «сытники». К услугам монастырских самогонщиков очень часто прибегали и местные воеводы, и другие знатные вельможи, которые на монастырских спиртогонках гнали самогон для своих нужд. В документах того времени сохранились жалобы и челобитные царю от монастырских настоятелей, что их спиртогонки заняты местными воеводами, вследствие чего монастыри терпят недостатка в водке, в браге и пиве. Так что вся эта церковная борьба за нравственность, здоровье прихожан, семейные ценности и благочестие – сплошная выдумка, церковь не только покровительствовала существующей на то время системе поголовного спаивания крестьян, она занималась вообще несвойственной ей деятельностью. Никон, еще будучи митрополитом новгородским, писал царю: «А я, твой богомолец, будучи в Москве – бил челом тебе, государю, чтобы ты, государь пожаловал указ… в Новгороде устроить кружечный двор». Если рассматривать вопрос возникновения винокурни в России, то, очевидно, и не вызывает сомнения, что возникли они опять же в монастырях, в 14 веке, а первым, кто выгнал самогон, был монах Исидор в московском Чудовом мужском монастыре.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145}) (window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})