Страница 21 из 79
- Чертов болван!
- Не трогает, — Максим даже головой качает, демонстрируя, что слова мои его не задевают. – И если уж на то пошло, тактику ты выбрала неправильную. Стоило бы извиниться, прежде чем раздавать указания. Только покаяться нужно хорошенько, чтобы я всерьез поверил в твое прозрение.
- Извиниться? Перед тобой? — смеюсь, тыча пальцем в его грудь. - Ты не в себе?
- Ну, так уж заведено, когда ведешь себя неправильно, следует попросить прощения.
- Ты назвал меня эскортницей! И если кому и стоило бы извиниться, так это тебе!
- А ты стесняешься своей профессии? Мне казалось, тебя трудно чем-то смутить, — забудьте о красоте, ей и в помине не пахнет! Так бы и съездила по этой наглой физиономии, чтобы он навеки забыл об улыбке.
- Пошел ты, Бирюков! И о работе можешь забыть.
- Где-то я это уже слышал. И, поправь меня, если я ошибаюсь, но это ты пришла звать меня обратно.
- Погорячилась. Решила дать тебе второй шанс, но теперь понимаю, что это глупо. Иди-ка ты в грузчики, там тебе самое место! – наверняка краснею и от насмешки в его словах, и от отказа, к которому вряд ли была готова.
Хочу убраться отсюда подальше, оттого и разворачиваюсь на каблуках так резко, что лишь чудом удерживаюсь на ногах. Мы с ним действительно не уживемся: либо он высадит меня в лесу, позволив диким зверям обглодать мои кости, либо я перережу ему горло своими острыми ногтями.
– Ну, как хотите! – кричит мне вслед это чудовище, теперь посмеиваясь открыто. – И вам, и тому «счастливчику», что вы возьмете на мое место! Но, если придется совсем туго, обращайтесь. Всего одно слово и я готов к диалогу.
– Не дождешься! – кричу, задрав голову вверх, но Бирюкова и след простыл. Тем лучше, верно? А с Русланом я разберусь – отпуск у Кострова не вечный, и кости Димы Игнатова наверняка срастутся.
Глава 13
Утро, когда твоя жизнь пойдет под откос, обычно ничем не примечательно. Одно из вереницы дней, что ты оставила за своей спиной. Разве что начнется оно резко, оборвет твой сон так внезапно, что тебе не сразу удастся отличить мир фантазий от суровой действительности.
Мне вот снился наш двор: Ленка на дереве, и я стою на земле, никак не соглашаясь взобраться наверх. Запрокидываю голову, наблюдая за девчонкой, что уже устроилась на толстой ветке, и то и дело отбрасываю с лица пряди, что надоедливый ветер безжалостно теребит. Я медлю, хотя никогда не отличалась малодушием и первой карабкалась на самую высокую иву, что росла под окном моей спальни, а подруга забрасывает меня шишками, и смех ее разливается на всю округу – звонкий, заливистый, такой, каким способен порадовать слух только ребенок.
- Юля, — сейчас же в голосе у нее паника, того и гляди, расплачется. Еще не знаю, что она хочет мне сказать, а внутри уже завязывается тугой узел беспокойства — в начале пятого она никогда мне не звонила.
В комнате до сих пор темно, и я неловко шарю рукой по прикроватной тумбе, смахивая на пол обертки от шоколадных конфет, которыми заедала стресс после разговора с Бирюковым. Еще немного и я не влезу в платье, выбранное той самой Ануфриевой, что через несколько часов станет гонять меня по подиуму, как делала это накануне. Щелкаю выключателем и жмурюсь от бьющего в лицо света ночника.
- Юлька!
- Я здесь, — потираю лоб, заводя назад растрепавшиеся волосы. - Чего звонишь в такую рань?
- Беда у нас, Юль!
Я больше не двигаюсь — так и лежу, прикрывая глаза ладонью. Она застала меня врасплох, оттого и не могу вздохнуть, парализованная страшным предчувствием…
- Мама твоя, — Соколова шмыгает носом, а я так резко сажусь на кровати, что перед взором расплывается липкая темень, мгновенно сменяемая миллиардами слепящих мушек. И сама не знаю, хочу ли услышать продолжение, поэтому не подгоняю подругу детства. - Весь двор на ушах стоит. Тут и милиция и скорая... Тетю Лиду в больницу забрали – уж не знаю, что к чему, но соседи ваши говорят, что она совсем плоха.
Произносит и теперь шумно дышит в трубку, не оставляя мне сомнений, что в эту самую минуту она обливается горючими слезами. Жалеет мою мать, в то время как я не могу собраться с мыслями...
– Жора? – зачем, вообще, спрашиваю, если заранее знаю ответ? Растираю плечи, возвращая на место тонкую бретельку шелковой сорочки, и останавливаюсь только тогда, когда кожу начинает саднить – перекрутившееся на пальце кольцо с крупным фианитом, доставшееся мне от бабушки, царапает руку, оставляя после себя еле заметные розовые полосы.
Что я чувствую? Черт его разбери… Я к их дракам привыкла, поэтому вряд ли удивляюсь узнав, что с годами их поединки стали лишь безжалостнее и беспощадней.
– А кто еще? Говорят, вечером домой на рогах пришел, а тетя Лида его бутылку спрятала. Вот он и закатил скандал среди ночи – магазины закрыты, а она водку отдавать отказалась.
– И что теперь? – ступаю на холодный пол и зябну еще больше – если днем в городе стоит жара, то по ночам москвичам позволено выдохнуть – то дождь, под шум которого я так люблю засыпать, то ветерок, что сейчас гуляет по комнатам, колыша тонкие занавески.
– Теперь, говорят, сядет. И, возможно, надолго…– от того, каким испуганным голосом Соколова заканчивает эту фразу, у меня подкашиваются колени…
– Мама умрет? – спрашиваю так тихо, что удивляюсь, когда каким-то чудом расслышавшая мой вопрос Ленка тяжко вздыхает:
– Не знаю, Юль…
Вот так мне открывается истина – я еще не утратила способность переживать за нее. Отстранилась, загнала подальше воспоминания, почти забыла как она выглядит, ведь чем больше я тонула в своей ненависти, тем размытие становился ее образ… А стоило мне представить, что завтра мама моя не проснется, ком в горле напрочь перекрыл кислород. Опираюсь на журнальный столик, привалившись к стене, и так крепко сжимаю в руке мобильный, что не удивлюсь, если корпус его рассыплется в мелкую крошку…
– Юль, – сквозь вату доносится родной голос, только вымолвить хоть что-то, у меня нет сил. – Юлька! Нужно что-то с детьми решать… Я их пока к себе забрала, но ты ведь знаешь, что у меня на носу свадьба. Да и соцслужбы наверняка нагрянут – кто знает, как долго тетю Лиду в больнице продержат? Приезжай, пожалуйста! У них ведь кроме тебя никого…
Никого. Только есть ли от меня толк?
Сбрасываю звонок, сползая по стене, и обнимаю колени, раз за разом ударяясь макушкой о выкрашенный в цвет оливы бетон. Не знаю я, что мне делать? Не знаю, хватит ли мне сил вернуться в прошлое: вновь взглянуть в глаза сестрам, услышать парочку колких фразочек от Рыжего и вновь столкнуться лицом к лицу с матерью… Я привыкла без них – без них я сильнее, сама решаю как жить и вовсе не переживаю о том, что пришлась им не к месту. И если быть честной, могу вернуться в постель и, спрятавшись с головой под одеялом, заставить себя перевернуть и эту страницу. Какое мне дело до социальных служб?
И пожалуй, я так бы и сделала, если бы сердце мое не колотилось, как бешеное, о ребра… Вновь включаю смартфон, без труда отыскивая нужный сайт, а через минуту уже зло отбрасываю его в сторону. Ближайший поезд лишь завтра днем.
Максим.
Я обожаю утренние пробежки. Благодаря неугомонным соседям, мои биологические часы теперь работают исправно, на зависть самым именитым маркам… Едва стрелки сходятся на пяти, я уже отбрасываю на пол одеяло, потягиваюсь и спрыгиваю со скрипучего дивана, на ходу срывая с дверки шкафа банное полотенце.
Работу я так и не нашел, поэтому последние пару дней только и делаю, что нарезаю круги в парке, или вымещаю злость после очередного собеседования на ни в чем не повинную грушу.
Возможно, Щербакова права, и место мне на вокзале: не зря же я так истязаю тело тренировками, можно и руками поработать, опустошая грузовые составы. Тем более что брать меня менеджером желающих пока не нашлось, а все мои связи в охранных агентствах оказались бесполезными - то ли Тихомиров постарался, то ли и впрямь, все приличные места до меня разобрали.