Страница 34 из 45
Используя старые модели, которые хранились в поместье Ноттов, и собственную палочку, Нинель умудрилась воссоздать технологию, и маховик работал: девушка смогла сама пару раз отправиться на несколько часов в прошлое. Путешествовать дальше во времени она боялась. Как Грейнджер и советовала, по прибытии в прошлое Нинель пряталась где-нибудь, избегая пересекаться с другими обитателями Нотт-менора, а когда её будущая сущность в свою очередь исчезала для «эксперимента», просто выходила из укрытия и присоединялась к временной линии.
Со своей стороны Грейнджер уже давно была готова. Вся нужная информация из книг была заучена наизусть, а экспериментировать она не могла. Впрочем, первый шаг её плана был простой и вполне классический. Грейнджер знала, что он сработает: работало же в прошлом. Вопросы возникали лишь с конечной стадией, но здесь у Гермионы теоретически было время. Оставалось лишь дождаться рождения наследников Малфоев и Ноттов, ведь до разрешения бремени им путешествовать или встречаться не позволялось, взять у Нинель маховик и отправиться в прошлое.
Осторожно осведомившись у Драко, Грейнджер узнала, что Люциус и Тед намеревались вновь прибегнуть к отговоркам старыми традициями и не выпускать теперь уже матерей наследников рода из меноров как минимум шесть месяцев после рождения мальчиков. Обычно, чистокровным волшебницам занимало месяца три после родов прийти в себя, и буквально все кормили новорождённых сами. В волшебном мире верили, как Грейнджер узнала ещё от Джинни, что молоко матери увеличивает магическую силу и потенциал ребёнка. Особенно чистокровные это практиковали, естественно, с новорожденными мужского пола.
Все это давало Грейнджер и Асон отсрочку ещё на полгода. Именно столько времени они смогут не подвергаться вторжению в собственное сознание Тёмным Лордом, при этом имея возможность встречаться между собой. А потом всё станет неважно: временная петля уже будет создана.
Остаток беременности Гермионы прошёл вполне благополучно. Дни будущая мама наследника древнего рода проводила в библиотеке, а ночи были заполнены нежностью и страстью Малфоя. Гермиона давно уже свыклась с идеей близости с Драко и должна была отдать ему должное: интим с бывшим школьным недругом был ей далеко не неприятен. Постепенно, Грейнджер не только научилась это признавать, но и поймала себя на мысли, что Драко давно уже стал ей симпатичен. Обсудить подобное открытие, кроме самой себя, магглорождённой волшебнице теперь было не с кем.
Пришлось всё хорошенько обдумать и разложить по полочкам, играя сразу две роли: задавать вопрос и искать логический ответ, притворяясь, что знаменитый аналитический ум Гермионы Грейнджер сейчас используется кем-то, кроме неё самой. Конечно, это обозначало, что «та Грейнджер, кому выговариваются», должна была отодвинуть эмоции на второй план и быть той самой «логикой и здравым смыслом», которыми она давно стала для других.
Не сразу, но подобные опыты увенчались успехом. И проблема оказалась не в том, что Грейнджер не могла быть объективной. Отнюдь. Просто, логически приходя к некоторым выводам, она долго отметала их, как невероятные. И тогда её логический ум должен был настоять хотя бы рассматривать эти варианты, отодвигая эмоции на второй план и напоминая, что если бы Гермиона советовала кому-то другому, то привела бы именно эти доводы.
А из её долгих размышлений и обсуждений с самой собой выходило, что не только Драко Малфою она нравилась уже давно - а это утверждал как сам её «повелитель и похититель», так и следовало из подслушанного разговора его родителей, но и самой Гермионе Малфой тоже был на каком-то уровне симпатичен. Ведь в конце концов, стремясь доказать свою полноценность и даже некоторое превосходство всему магическому миру, Грейнджер с детства в первую очередь доказывала себя и перед надменным белобрысым снобом. А в какой-то момент, вечно придирающийся к ней чистокровный сопляк вообще превратился в олицетворение всего старого Магического мира.
Но следовало признать, Драко всегда привлекал к себе её внимание: он был умён, учился если и не лучше Гермионы, то на одном уровне с ней, и всегда мелькал перед глазами. Плюс, парень явно умолчал о расквашенном носе на третьем курсе, потому что если учесть реакцию его папеньки на гиппогрифа… Впрочем, тут могли быть и альтернативные мотивы, затрагивающие исключительно мужскую гордость Малфоя. Не хотелось признаваться, что девчонка расквасила ему нос?
В любом случае, неожиданно для самой себя, Грейнджер пришла к выводу, что к жизни в Малфой-меноре она привыкла, а Драко уже давно ей не противен… если вообще когда-либо был противен. А как мужчина и интимный партнёр, Малфой вообще был способен мгновенно вызывать в ней отклик, весьма бурную реакцию и даже страстность. Таким образом выходило, что если бы не её так называемое Гриффиндорское упрямство и давние, хотя вполне обоснованные и давно не детские обиды, Гермиона должна была признать, что вполне могла бы ответить Драко Малфою взаимностью.
Скорпиус Малфой родился солнечным, летним днём. Роды были сложными, но не критическими, как не преминул отметить присутствовавший при появлении на свет наследника Малфоев, уже известный Гермионе почтенный лекарь. Нужно признать, что за последние несколько месяцев отношение некогда так раздражавшего магглорождённую колдомедика изменилось на диаметрально противоположное. Едва Люциус признал мисс Грейнджер следующей леди рода, пожилой целитель начал обращаться с ней точно так же, как и с самой Нарциссой.
Гермиона должна была согласиться: её собственные роды были легче, чем Джинни, когда Грейнджер пришлось использовать значительную часть собственной магии, чтобы поддержать мать Джеймса. Уже тогда девушка поняла, что из-за сплетения Магии матерей и новорождённых, роды в магическом мире были штукой сложной и с подвохом.
Из разговоров семьи Уизли Гермиона смогла сделать вывод, что присутствие отца ребёнка требуется далеко неспроста. В случае Джинни ни один из членов её собственной семьи не смог заменить в этом сложном процессе Гарри Поттера, но каким-то невероятным образом, сама магия признала именно мисс Грейнджер. Только присутствие Гермионы, ворвавшейся в комнату, едва она услышала об осложнениях в состоянии подруги, спасло ситуацию.
Теперь же, в её собственной комнате присутствовали не только Драко, но и Люциус с Нарциссой. Правда, Гермиона тут же настояла, чтобы старшие Малфой покинули помещение. Люциус попробовал объяснить, что обычно сила и волшебство всего рода требуется в чистокровных семьях, чтобы помочь с проблемами, но к всеобщему изумлению, лекарь оказался на стороне магглорождённой. Кивнув, повидавший виды колдомедик согласно проговорил:
– Позволю себе отметить, что будущая леди Малфой вполне может быть права. Покамест, особых проблем не наблюдалось, и мне даже кажется, что миледи вполне могла бы справиться сама. Впрочем, в этой ситуации присутствие отца требуется не только во избежание медицинских проблем, но и символически. Взять сына на руки обозначает принять его в род. Но поскольку мы однозначно уже смогли избежать всех проблем, испытываемых чистокровными волшебницами во время магической беременности, думаю, будет логично предположить, что и сам процесс рождения наследника мисс Грейнджер перенесёт намного легче, чем чистокровная волшебница. Поэтому, я совершенно не против, если вы, милорд, подождёте за дверью. Обещаю, что если мы столкнёмся хоть с какими-то проблемами, нуждающимися в вашем присутствии, я самолично позову вас незамедлительно.
Было слишком очевидно, что Люциус какое-то время колебался, принимая решение, но Нарцисса решительно потянула его за рукав.
– Пойдём, – кивнула матриарх рода. – Если будет необходимость, нас позовут.
Как и подозревала Гермиона, необходимости не появилось. Роды прошли вполне спокойно, даже с последствиями магического всплеска не пришлось работать. А они были ожидаемы: Гермиона прекрасно помнила, какие чары, включая скрывающие, ей и всему педагогическому составу Хогвартса пришлось накладывать на комнату Джинни во время рождения Джеймса.