Волчья ягода

Стройная шатенка, закутанная почти до бровей в черную газовую траурную шаль, пересекла центральный зал лондонского аэропорта Хитроу и замерла возле рекламного стенда, как если бы ее окликнули. Медленно повернув голову, она встретилась глазами с догонявшим ее высоким молодым мужчиной, одетым в зеленую вельветовую куртку и песочного цвета брюки. Он смутился и растерянно улыбнулся.

– Гаэль, я не просила провожать меня… – сказала по-английски женщина, чувствуя, как щеки ее, вопреки усилиям воли, запылали: присутствие молодого мужчины здесь, в этом огромном аэропорту, с одной стороны, сковывало ее, а с другой – возбуждало. – Мы же с тобой договорились…

Она подошла к нему и провела рукой, затянутой в черную замшевую перчатку, по его щеке. Ей вдруг подумалось, что она видит его в последний раз, и сердце ее больно кольнуло. Вот когда ей позвонил человек, представившийся мужем Милы, ее сердце никак не отреагировало на известие о смерти сестры, зато сейчас, когда она прикоснулась к Гаэлю, оно трепыхнулось…

Гаэль Мартен – чистокровный англичанин – был нанят Анной полтора года назад при очень странных обстоятельствах. Выпускник Миддл-Темпл-холла, готовящего адвокатов, Гаэль был почти насильно привезен на остров Мэн своей новой знакомой, русской женщиной по имени Анна Рыженкова, с которой он познакомился в Дерби на скачках. В тот июньский день многих англичан увезли оттуда с сердечными приступами, результатом бесчисленных пари, заключенных на этих всемирно известных скачках. Анна же выиграла тысячу фунтов и на радостях подарила их своему соседу, симпатичному молодому англичанину, явно проигравшемуся в пух и прах. Гаэль, так звали парня, находился в таком состоянии, что он сначала не понял, что вообще произошло и каким образом он оказался в машине незнакомой, но чрезвычайно привлекательной женщины, и пришел в себя только у нее дома, когда она на неизвестном языке пыталась что-то втолковать ему, размахивая перед его носом пачкой фунтов стерлингов. Девушка в белом переднике, явно горничная, перевела, что леди собирается подарить ему тысячу фунтов, если он погостит у нее три дня. Предложение было более чем странным, но Гаэль согласился. Возможно, причиной подобного решения была красота этой женщины, а быть может, и то, что у него оставалось еще десять дней до окончания отпуска, который ему предстояло провести в скучном обществе родственников, живущих в Шотландии. Анна была старше его на пять лет и всем своим поведением напоминала скучающую леди, готовую на все ради новых ощущений и удовольствий, способных заставить забурлить застоявшуюся кровь. Но Гаэль здорово просчитался. Вместо секса, на который он настроился буквально в течение нескольких минут после того, как ему было сделано это необычное предложение, он получил первый урок русского языка. Анна поила его чаем на лужайке перед домом и заставляла повторять русские слова. И он повторял. Он не узнавал самого себя. В результате этих странных лингвистических упражнений он усвоил несколько приличных и неприличных русских выражений и только после этого, вечером третьего дня, был допущен в спальню к хозяйке, где смог наконец удовлетворить терзавшие его эти три дня желания. Русская женщина оказалась на редкость чувственной и веселой, хотя немного чудаковатой, словом, не без странностей.

Утром четвертого дня она дала ему обещанные тысячу фунтов и предложила работу в своей компании. Услышав название, он понял, что то, что он принял за случай, на самом деле явление вполне закономерное, и что Анна Рыженкова оказалась на скачках в Дерби из-за него, Гаэля Мартена. Он вспомнил, как еще полгода тому назад ему пришло письмо с острова Мэн от представителя компании “Моtor Соmpani Agents Ltd.” с предложением занять место секретаря с юридическим образованием. Но письмо пришло так некстати – в то время Гаэль переживал свое первое фиаско на адвокатском поприще и находился не в лучшей психологической форме, – что о положительном ответе компании не могло быть и речи. Потом у него появились новые клиенты, новые дела, и про письмо он забыл. И вдруг теперь снова всплыло это название и предложение работы!

– Но почему именно я? – спросил он Анну, понимая, что ее настойчивое желание во что бы то ни стало заполучить его к себе на службу не может основываться на его деловых качествах и уж тем более на его репутации как адвоката, поскольку он в этом плане ничего стоящего пока не представлял.

– Мне нужен верный человек, и я чувствую, что вы мне подходите… – ответила она на плохом английском и посмотрела на него тяжелым, но в то же время полным надежды взглядом.

– Но вы же меня не знаете! – вскричал уже совершенно сбитый с толку Гаэль, отказываясь что-либо понимать вообще.

– Ты был со мной в Москве, помнишь Вика? Ты останавливался у него, и мы в тот вечер много говорили… Вик сказал, что ты хороший парень, ничего, что англичанин… А еще он обещал тебе, вернее, твоему отцу найти настоящую русскую саблю… Ведь твой отец живет в Берлине?

И Гаэль вспомнил все: и Москву, и черноволосого, беспрестанно хохочущего Вика, и вкус русской водки, и даже вкус женских губ… Вот только лицо женщины, с которой провел тогда ночь, он вспомнить так и не смог.

– Так это была ты?

– Я. И я нашла тебя.

И Гаэль согласился работать на компанию, директором которой была Анна. Но только спустя три месяца он понял, почему Анна выбрала именно его. Ей необходим был человек, хорошо знающий английские законы, чтобы с его помощью и полностью полагаясь на него, идти намеченным ею путем. И когда Гаэль Мартен понял это, отступать было поздно. Он уже полностью принадлежал Анне.

– У меня такое чувство, что мы больше не увидимся… Ты останешься в Москве?

Она зажала ему рот ладонью и нахмурила брови:

– Что за чушь ты несешь, Гаэль?! Я еду на похороны моей сестры, ты же прекрасно знаешь…

– Но ты никогда не рассказывала мне о своей сестре… Мне кажется, что ты сбегаешь…

– Разве так сбегают? Посмотри на меня, я еду с одной дамской сумкой и зонтиком! Я вернусь, я не могу не вернуться, поскольку только здесь моя настоящая жизнь.

– А Вик? Он знает о том, что ты приезжаешь в Москву?

– Откуда мне знать, если мне неизвестно даже имя мужа Милы. Он не представился, я знаю лишь адрес их квартиры… Гаэль, прошу тебя, не паникуй…

– Почему ты едешь без меня? – Он чувствовал свое унижение, но ничего не мог с собой поделать:

Анна ускользала от него, оставляя его ОДНОГО расхлебывать эту кашу… – Ты же знаешь, что мы висим на волоске, что достаточно одного дня, чтобы мы взлетели на воздух… Эти люди…

– Какие люди, о чем ты?

– Я не хотел тебе говорить… Но он так и не успел ничего сказать – объявили посадку.

– Я тебе позвоню… – И она растворилась, исчезла, как сон.

Гаэль оглянулся – ему снова показалось, что за ним кто-то наблюдает.

"В самолете мне так и не удалось заснуть. Я думала о Миле, о том, что меня ждет в Москве, о предстоящих похоронах и вопросах, которые могут последовать в связи с моим приездом. Родственников, понятное дело, не будет. Будет только вдовец, муж Милы, с которым мы скорее всего обменяемся дежурными фразами по поводу внезапной кончины Милы… Он сказал, что она умерла, и все. Не мог объяснить, что с ней случилось. Может, автокатастрофа, а может, не разродилась, такое тоже бывает. Если они жили в Москве, то Мила наверняка работала фотокорреспондентом в какой-нибудь газете или журнале. Во всяком случае, Мила была не таким человеком, чтобы сидеть дома без дела. У нее был настоящий зуд по части фотографирования, она постоянно что-то снимала, проявляла, носилась с фотоаппаратом по городу и выискивала какие-нибудь необычные сюжеты. Денег, которые она выручала за свои снимки, продавая их в местные с-кие газетенки, едва хватало на пленку, причем черно-белую, поскольку на цветную денег не было никогда. Сестра наплевательски относилась к себе, ходила черт-те в чем, питалась как попало, зато спала подолгу, за счет этого и набиралась сил. И вообще она была странная, эта Мила. Но редкий мужчина проходил мимо нее, не обернувшись. Очевидно, было в ней что-то такое, на что я не обращала внимания, а потому никак не могла понять, чем же она их так привлекает. Возможно, это были длинные светлые волосы. Но она так безалаберно к ним относилась, собирая их на макушке какой-нибудь детской заколкой, что их почти не было видно. Зеленые глаза? Обычные глаза, немного раскосые. Нос маленький, слегка вздернутый, словно у куклы. А губы? Губы у нее в отца – большие, пухлые… Губы у нее были красивые.