Страница 4 из 7
Но где нам взять пример самого лучшего земного отца, чтобы он послужил приблизительным прототипом любви Отца Небесного? На мой взгляд, таким прототипом может служить царь Давид. Мы не будем говорить о его любви к другу Ионафану или к жене Мелхоле. Это – любовь к равным и достойным. Мы поговорим о любви Давида к непутевому сыну Авессалому. Выше его отцовской любви может быть только любовь Бога.
Проблемы с детьми начались у Давида с Авессалома. Неотразимо красивый и амбициозный царевич убил сводного брата Амнона за насилие над его родной сестрой Фамарью. Давид до глубины души был потрясен трагической смертью первенца и многие дни плакал о нем. Он не желал утешиться в горе, потому что навсегда потерял престолонаследника и верного защитника своей старости. Он хотел предать убийцу смерти, но тот сбежал к своему дедушке по матери, царю Гессурскому. Трагичные обстоятельства выявили величие отцовской любви.
Отцовская любовь проявляет больше милости, чем гнева!
Время залечивает раны. Залечило оно и сердечную рану Давида. Боль утихла. Унялся и праведный гнев на Авессалома, которому было позволено вернуться с чужбины, но запрещено видеть лицо царя. Это было весьма малым наказанием, ибо по закону Моисея Авессалома следовало бы предать смерти. А он даже в тюрьме не сидел.
Если так гуманно обошелся с преступным сыном земной отец, то Небесный обходится еще милостивее. Его милость неизменно превозносится над судом! Христос учил: «…Да будете сынами Отца вашего Небесного, ибо Он повелевает солнцу Своему восходить над злыми и добрыми и посылает дождь на праведных и неправедных» (Мф. 5:45). «Он благ и к неблагодарным и злым» (Лк. 6:35). Только на небесах мы узнаем, скольких смертных приговоров нам удалось избежать благодаря милости Бога!
Отцовская любовь прощает непрощаемое!
Через два года по прибытии в Иерусалим Авессалом добился встречи с отцом и, пав на землю, умолял о восстановлении отношений. Отец умилосердился, простил его и закрепил прощение поцелуем! Представьте себя на месте Давида: вы лишились первенца, которого безмерно любили и на которого возлагали большие надежды. И вот убийца, не в порыве аффекта, но с холодным расчетом поднявший на ваше сокровище руку, просит прощения. Смогли бы вы простить от всего сердца? Смогли бы, вдобавок, поцеловать его? Я бы нет! Однако Давид целует Авессалома! И это не все! Давид восстанавливает его в правах царевича и наделяет немалыми финансовыми возможностями! Это было действительно прощение непрощаемого!
Дорогие друзья, так неужели любовь Божия свершила меньше, чем любовь Давида? Мы были повинны в смерти единородного Сына Божия. Наши грехи привели Иисуса на крест, однако вместо наказания убийц Своего Сына Небесный Отец примиряется с ними и посылает к ним Утешителя – Святого Духа, Которого богословы назвали «поцелуем Бога». Любить такой прощающей любовью способен только Бог!
Отцовская любовь желает спасения даже извергу!
Отнести к Авессалому эпитет «изверг» не было бы преувеличением. Вскоре после прощения и восстановления в правах он завел себе лошадей, колесницы и скороходов. Он построил памятник в царской долине, чтобы увековечить в истории свое имя. Однако вскоре его честолюбивые замыслы устремились на захват престола Давида. К этой операции он готовился весьма тщательно. «И вставал Авессалом рано утром, и становился при дороге у ворот, и когда кто-нибудь, имея тяжбу, шел к царю на суд, то Авессалом подзывал его к себе и спрашивал: из какого города ты? И когда тот отвечал: из такого-то колена Израилева раб твой, тогда говорил ему Авессалом: вот, дело твое доброе и справедливое, но у царя некому выслушать тебя. И говорил Авессалом: о, если бы меня поставили судьею в этой земле! ко мне приходил бы всякий, кто имеет спор и тяжбу, и я судил бы его по правде. И когда подходил кто-нибудь поклониться ему, то он простирал руку свою и обнимал его и целовал его. Так поступал Авессалом со всяким Израильтянином, приходившим на суд к царю, и вкрадывался Авессалом в сердце Израильтян» (2 Цар. 15:2–6).
Когда практически весь Израиль встал на сторону Авессалома, он, собрав войско, двинулся на Иерусалим и без боя взял его. Давид с верными ему слугами оставил город, а народ радостно приветствовал самозванца. Люди полагали, что Бог отступил от Давида и будущее за Авессаломом. На сторону мятежников перешел и мудрейший советник Давида Ахитофел. Он был дедом Вирсавии, и, видимо, много лет таившаяся горечь проснулась в его сердце. Ахитофел вспомнил, что из-за Давида потерял прекрасного зятя Урию, и посчитал восстание удобным моментом, чтобы отомстить за его смерть.
На военном совете Ахитофел внес предложение преследовать Давида и убить его. И Писание повествует о невероятном: «…понравилось это слово Авессалому и всем старейшинам Израилевым» (2 Цар. 17:1–4). Какая неслыханная подлость! Авессалому понравилось предложение убить отца, словно он не знал заповедь «почитай отца и мать», словно отец не простил его, не восстановил в правах сына и не снабдил средствами к существованию!
Мне довелось слушать исповедь девушки, которая отравила свою мать-алкоголичку. Она решилась на преступление, потому что хотела избавиться от позора иметь опустившуюся, невменяемую мать. Авессалому же понравилось убить примерного отца, Божьего пророка, сладкого псалмопевца Израиля! Все отцовское добро было забыто, перечеркнуто, растоптано! Какая невероятная неблагодарность и жестокость!
Через некоторое время войска Авессалома и Давида должны были вступить в битву. Давид провожает напутствием свое небольшое войско. Он не просит их: «Ребята! Будьте храбры! Сражайтесь за царя и отечество! На нашей стороне правда и Бог!». Он просит об одном: «Сберегите мне отрока Авессалома!». Для царя важна была не столько громкая победа, сколько жизнь сына-изверга! Если сын желал ему смерти, то отец не платил той же монетой…
Когда скороход Ахимаас прибежал возвестить царю о победе, то первый вопрос престарелого Давида был не о трофеях или численных потерях армии, а другой: «…благополучен ли отрок Авессалом?» (2 Цар. 18:29). Вы встречали подобную отцовскую любовь? Я не встречал! Ей нет равной в истории! И все же мы должны с благоговением сказать: любовь Божия больше! Она желает спасения извергу! Нет такого греха, который Бог не захотел бы простить! У Бога всё – великое, в том числе и любовь. Бог говорит: «Скажи им: живу Я, говорит Господь Бог: не хочу смерти грешника, но чтобы грешник обратился от пути своего и жив был. Обратитесь, обратитесь от злых путей ваших; для чего умирать вам, дом Израилев?» (Иез. 33:11).
Отцовская любовь не отрекается от своего отцовства!
Невозможно без сердечного содрогания слушать причитания убитого горем отца: «И смутился царь, и пошел в горницу над воротами, и плакал, и когда шел, говорил так: сын мой Авессалом! сын мой, сын мой Авессалом! о, кто дал бы мне умереть вместо тебя, Авессалом, сын мой, сын мой!» (2 Цар. 18:33). Давид не сказал: «Ну и поделом тебе, отцеубийца! Собаке – собачья смерть!». В своем горьком плаче он непрестанно повторяет: «Сын мой! Сын мой!». Неужели царь забыл лицемерие Авессалома, когда тот обольстил Израиль ложью и показной добротой? Нет, не забыл. Но он все равно не отрекается от отцовства! Неужели Давид крайне не оскорбился, когда Авессалом поставил на крыше дворца палатку, чтобы на виду жителей города спать с царскими наложницами? Да, Давид был беспредельно возмущен, и однако же не отрекся от отцовства! Неужели Давид не понимал, что Авессалом вел войска в сражение, чтобы его убить? Понимал, и однако не отрекся от отцовства!
Мы потрясены этой историей. В нашем грешном мире был отец, который любил не сына-героя, а сына-злодея бескорыстной, жертвенной, нежной, стойкой любовью! Был как исключение из правил! Был как прообраз Божьей любви! И перед этим примером Давида нам, отцам, неловко и даже стыдно – насколько наша любовь мелка и эгоистична!
Однако, сравнивая любовь Давида к Авессалому, мы должны снова и снова повторить: любовь Божия неизмеримо больше! Ведь Бог также не отрекается от Своего отцовства. В изумительной притче о блудном сыне раскрывается характер Бога: старший брат, уверенный в своей порядочности, отрекается от непутевого брата, расточившего часть отцовского наследия с блудницами. Отец же не отрекся, но устроил в честь вернувшегося скитальца грандиозный пир: «сын мой был мертв и ожил, пропадал и нашелся».